Все | Индивидуальное поведение | Общественное поведение | Общие теоретические основы этологии | Половое поведение

Сектор Биополитики и Биосоциологии,

Биологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова, Москва

 

Биология вступает в последние годы во все более тесное взаимодей­ствие с науками о человеке и обществе, что отражает общую тенденцию к сближению естественных наук и наук о человеке (и человеческом обществе­). Этот факт имеет общенаучное и философское значение (скажем, фи­зики открыли «антропный принцип» - Космос устроен так и именно так, чтобы мог существовать человек). Но «тенденция к сближению» естест­венных и социогуманитарных знаний имеет особое звучание в современ­ных науках о живом.

Во-первых, для этого есть существенные научные причины. Живые существа намного ближе к нам, людям, чем объекты физики, поэтому и сближение между биологией и социо-гуманитарными науками оказываетс­я более содержательным и более многоаспектным, чем, скажем, сближе­ние физических наук и наук о человеке, хотя и таковое играет немаловаж­ную роль. Один из аспектов социального значения физики, впрочем, как раз и состоит в том, что она дает новый взгляд на биологические процессы, и уже через опосредующую роль биологии физика выступает на соци­ально-политической арене. Именно такой пример представляет концепция полевой формы жизни В.П. Казначеева, базирующаяся на физических представлениях о корпускулярно-волновом дуализме материи и приме­ненная как к живому вообще, так и к человеку (см.: [Казначеев, Спирин, 1991]).

Человек сам является биологическим объектом, и разные аспекты не только его телесной организации, но и языка, поведения, даже мышления оказываются в свете современных данных связанными с биологическим происхождением и таким образом допускающими аналоги у других живых существ. Некоторые подтверждающие примеры будут приведены в дальнейшем тексте статьи. Поэтому возникают и ныне процветают такие стыковые биолого-социальные (или/и биолого-гуманитарные) научные направления как био-лингвистика, био-семиотика, социальная этология, зоопсихология и многие другие.

Во-вторых, и в этом заключается основной пафос этой статьи, в наши дни взаимодействие биологии с социогуманитарным знанием имеет не только сугубо академическое значение. Для широкой публики в свете сегодняшних сенсаций (клонированная овца Долли, искусственное оплодотворение людей, генноинженерные томаты и многое другое) не явится откровением мое утверждение, что биология приобретает в наши дни не­оспоримое социально-политическое значение. Вот об этом-то значении биологии и будет в основном идти речь в данной работе. Ее дальнейший текст состоит из двух частей. Вначале политический потенциал биологии рассмотрим в общем, имея в виду активно развиваемое в последние деся­тилетия международное направление под названием «биополитика» (но не ограничиваясь ею). Вслед за этим оценим возможный вклад биологиче­ских наук в решения ряда важных политических проблем современной России (в первую очередь, реформирования ее социально-экономических микроструктур и заполнения посткоммунистического идеологического вакуума).

 

Биополитика и политический потенциал биологии

Формирование нового стыкового биологo-политического научного направления, биополитики, явилось результатом взаимодействия биологи­ческого и социального знания и возрастающего влияние биологии на по­литическую науку и на практическую политику, как уже указано в преди­словии. Определение биополитики, сформулированное в наиболее общих терминах, включает все возможные социально-политические приложения наук о живом, в плане как политической теории, так и практической поли­тики. Более узкое понимание биополитики дано, например, в работах немецкого политолога и вдохновенного биополитика Х. Флора. Он понимает биополитику как приложение подходов, теорий и методов биологических Наук в политологии [Flohr, 1986]. В настоящей работе мы будем опираться на широкое понимание биополитики, но иметь в виду и его более узкое толкование, данное Х. Флором.

1. Биологические предпосылки биополитики. Биополитика воз­никла первоначально в стане профессиональных политологов (политоло­гия - наука о политических процессах и системах), которые были озабоче­ны отсутствием достаточной теоретической базы для своей собственной науки. На фоне этих сомнений особенно выигрышно выглядела биология с ее разработками в следующих областях:

- этология (наука о поведении живых существ). Стараниями К. Лоренца, Н. Тинбергена, К Фриша и других ученых были изучены как инстинктивные (врожденные), так и приобретенные формы поведения. Было установлено, что различие между этими двумя видами поведения является относительным, т.к. практически каждая поведенческая реакция включает врожденные (генетически запрограммированные) и приобретен­ные (зависимые от жизненного опыта) компоненты. Целый ряд исследова­ний был посвящен ритуальному поведению (брачное, территориальное и игровое поведение). Данные о поведении животных были применены, иногда недостаточно обоснованно, к человеческому поведению, тем самым изменив наш взгляд на самих себя. Примером может служить книга К. Лоренца «Агрессия», вызвавшая значительный резонанс;

- социобиология - систематическое изучение биологического базиса социального поведения у животных и человека (определение одного из основателей социобиологии Э. Уилсона). Социобиология как предмет во многом основана на сравнении разных социальных видов живого. Каждая форма жизни может быть рассмотрена как эволюционный эксперимент, продукт миллионов лет взаимодействия между генами и окружающей средой. Социобиология исходит из современного варианта дарвиновской теории эволюции, согласно которой эволюция основана на избирательном сохранении в ряду поколений наиболее приспособленных генотипов (естественный отбор генов). Однако в применении к эволюции биосоциальных систем, она объясняет и такие процессы, которые, на первый взгляд, противоречат концепции естественного отбора. Например, объясняются явления самопожертвования особей (альтруизма) в интересах других осо­бей или целого сообщества. Причем, для такого объяснения социобиологи и вводит новые понятия: родственный альтруизм (самопожертвование ради близкого родственника ради сохранения общих с ним генов), взаимный (реципрокный) альтруизм (самопожертвование ради даже неродственной особи, если последняя также готова к аналогичной жертве), совокупная приспособленность особей, эволюционно стабильная стратегия и др. С этим инструментарием социобиология подходит к проблемам доминиро­вания и подчинения, отношений между родителями и потомками, органи­зации сложных сообществ (насекомых, приматов и др.). Социобиологи рассматривают человека как бы через перевернутый телескоп на увеличенном расстоянии и временно уменьшая его в размере. Чтобы наблюдать его вместе с совокупностью других социальных экспериментов, они пытаются поставить человеческий род на подобающее ему место в каталоге социальных живых существ на Земле;

- экология - наука о взаимодействии биоса с окружающей его сре­дой и о взаимоотношениях между различными живыми организмами в рамках локальных целостных сообществ (экосистем) и планетарного сообщества (биосферы). Особо отметим разработки Винни-Эдвардса и др. по популяционной экологии («социальной экологии»), тесно состыкованные с этологией и социобиологией;

- нейрофизиология - комплекс исследований, посвященный функ­ционированию мозга как сложной параллельно организованной системы переработки информации, состоящей из относительно самостоятельных функциональных единиц (модулей). Было показано наличие в составе мозга человека и других высших приматов (человекообразных обезьян), например, трех таких параллельно работающих модулей, как рептилиальны­й мозг (названный так в «честь» уже имеющих его пресмыкающихся), палеомаммальный (или лимбическая система, которая функционирует уже у примитивных млекопитающих), наконец, неокортекс (новая кора). Ис­следуя нейронную организацию мозга, нейрофизиологи обратили особое внимание на роль нейротрансмиттеров, отвечающих за передачу импуль­сов между нервными клетками. Исследования серотонина, окиси азота, дофамина и др. нейротрансмиттеров, а также нейромодуляторов (опиатов) показали их важную социально-поведенческую функцию, в том числе и в человеческом обществе.

- исследования по эволюционным проблемам, в особенности ка­сающиеся происхождения человека. Показана монофилетичность («одностволовость») происхождения всех рас людей от предка в Африке (напоминающего обнаруженную при раскопках «Люси» - женский скелет примерно 2 млн. летней давности), тесная взаимосвязь совершенствования организации мозга развивающихся гоминид (представителей рода «человек») и меняющихся условий обитания и социальной организации первобытных стад. Достаточно привести в качестве примера тот факт, что само увеличение черепной коробки, позволившее еще более усложнить мозг человека по сравнении с другими приматами, имело непременной предпосылкой кооперацию между женскими особями, необходимую для коллективного участия в родах с проталкиванием большеголового младенца наружу (ср. работу Р. Мастерса [Masters, 1989]).

2. История биополитики. Пионерская статья Л. Колдуэлла по биополитике вышла в свет в 1964 г. [Caldwell, 1964]. Колдуэлл писал «Биополитика - это полезное клише, обозначающее политические усилия, направленные на приведение социальных, особенно этических, ценностей в соответствие с фактами биологии». Эта статья сразу стала программной, т.е, она задала весь спектр дальнейших изысканий биополитиков. Впрочем, этот спектр был еще более четко, по пунктам (см. классификацию направлений биополитики ниже), дан в работах А. Сомита 1968 и 1972 г. (вторая статья прямо называлась «Biopolitics» [Somit, 1972]). Первые доклады по биополитике прозвучали на Конгрессе Южной Ассоциации политических наук (США) в 1967 г. В 1968 году А. Сомит опубликовал влиятельную статью под названием «Прогресс в направлении более биологически-ориентированной политической науки» в Midwest Polaical Science Review. Через два года Томас Торсон дал название «Биополитика» книге, в которой он утверждал, что эволюционная биология должна послужить основой для политической теории.

В том же году (1970) было опубликовано несколько статей, посвященных эмпирическим политическим исследованиям на базе биополитики. Они были представлены на заседании Международной Политологической Ассоциации в Мюнхене. Эти статьи отражали понимание того факта, что этология, нейрохимия и другие биологические науки могут быть испол­ьзованы в политических исследованиях. В 1970 г. биополитика была также признана Международной Политологической Ассоциацией в каче­стве специальной области исследований, а с 1975 г. биополитика получила статус постоянной исследовательской области в программе конгрессов этой ассоциации. В 1975 г. состоялась конференция в Париже по вопросам биополитики; ее результаты (включая как доклады самих биополитиков, так и критические отзывы обычных политологов) вышли в свет в 1976 г. в виде сборника «Биология и политика». В конце 70-х годов сформирован интернациональный Исполнительный комитет по биологии и политике, а с 1981 г. в США функционирует Ассоциация биологии и политических наук. С 1981 г. в США (с дополнительным бюро в Германии) существует Грутеро­вский Институт права и поведенческих исследований (Gruter Institate for Law and Behavioral Research), посвятивший себя юридическим и крими­нальным сторонам биополитики.

С исторической точки зрения первая крупная биополитическая школа, включавшая несколько центров, сложилась в США. В ее состав вошел целый ряд выдающихся ученых: Л. Колдуэлл, А. Сомит, Т. Виджел, С. Пе­терсон, Р. Мастерс, П. Корнинг, В. Эндерсон и многие другие. Однако биополитика все в большей мере становится международным делом. Так, важная биополитическая школа и биосоциологическая^[1] школа сформиро­валась в Германии (Х. Флор, В. Тённесманн, П. Майер и др.). Голландская школа биополитики в настоящее время представлена известными специа­листами в этой области, в первую очередь В. Фальгером, ван дер Денне­ном и Ф. де Ваалем (знаменитым своими работами по поведению обезьян). Процветающий биополитический центр, посвятивший себя также проблемам биоэтики, окружающей среды и биокультуры, функционирует в Греции с 1985 г. под руководством Агни Влавианос-Арванитис (Биополитическая Интернациональная Организация и созданный под ее эгидой Интернациональный Университет по Био-окружению, International University fоr the Bio-Environment).

Помимо политологов, ныне биополитические школы, центры и другие организации включают также биологов, философов и людей других профессий. Проводятся международные конференции, издаются многотомные труды. Спектр интересов биополитиков и специалистов по родственным направлениям весьма широк.

Хорошим мерилом этой широты может служить состоявшаяся в сен­тябре 1998 г. в Бостоне (США) международная конференция Ассоциации политики и наук о живом (АРLS), где разбирались вопросы от социальных последствий генной инженерии и клонирования людей до эвтаназии (прерывания жизни неизлечимо больного пациента по его просьбе) и биологического оружия. Биополитика оказалась интимно связана с биоэтикой, биотехнологией, охраной окружающей среды.

3. Основные направления биополитики. Были предложены различные классификации направлений современной биополитики. Например, А. Сомит [Somit, 1972] предпочитает следующую классификацию:

1) создание биологически ориентированной политической науки;

2) исследование этологических (поведенческих) аспектов политического поведения;

3) изучение физиологических аспектов политической жизни;

4) решение практических проблем политики на базе всех указанных направлений биополитических исследований.

Ниже будет использована несколько иная классификация, которая представляется автору более удобной и опирается на публикации проф. Р. Мастерса [Masters, 1989] и А.Т. Зуба [Зуб, 1987]. Она включает в себя следующие пункты:

а) природа человека (и политическая теория);

б) эволюционные корни человеческого общества и государства;

в) этологические грани политического поведения людей;

г) физиологические параметры политического поведения;

д) вклад биологии в решение конкретных политических проблем.

а) Природа человека: биополитический подход. В СССР была постав­лена программная цель «создать нового человека». При этом исходили из марксистского представления о том, что «родовая сущность человека яв­ляется социальной». Стало быть, стоит изменить социальные отношения, политический строй, как изменится и человек. Он есть продукт эпохи. Марксизм можно рассматривать как яркий пример доктрины историческо­го релятивизма в понимании человека. С этой точки зрения бессмысленно спрашивать, добр или зол человек по своей природе, пластичен он или консервативен и др. Все подобные вопросы имеют смысл лишь примени­тельно к конкретной эпохе и конкретному социальному слою, классу.

В противоположность доктрине релятивизма (которую исповедует отнюдь не только марксизм, но и многие другие социологические и фило­софские течения), имеется доктрина абсолютизма, согласно которой при­рода человека вечна, неизменна и определена Богом или иным Абсолютом например, идеей в философии Гегеля). При своих различиях, релятивизм и абсолютизм смыкаются в фактическом отрицании телесной, биологиче­ской грани природы человека (так, христианский абсолютизм считает греховной саму мысль о возможности сопоставления носителя бессмерт­ной души - Человека и прочих «тварей»).

В отличие и от абсолютизма, и от релятивизма, современная биология способствует (а биополитика подхватывает эту тенденцию) пониманию человека как существа, укорененного в живой природе, связанного с нею тысячами нитей. Такая трактовка природы человека представляет доктрину натурализма (от лат. natura - природа). Натурализм не отрицает специфики человека как особого живого существа, наделенного разумом, культурой (по крайней мере способностью ее создавать - Kulturfahigkеit в терминологии Х. Флора [Flohr, 1986]), членораздельной речью и построенными на ее основе символическими языками, а также технологией. Утверждение, что человек есть лишь животное, давно получило в литературе ярлык «социальное биологизаторство», и от него большинство биополитиков, социобиологов и т.д. всеми силами стремятся отмежеваться. Kaк отмечает в своей диссертации русский философ и теоретик менеджмента А.Т. Зуб: «Функционирование механизмов политической системы может быть лишь более разносторонне и полно понято, но не объяснено исчерпывающим образом на основе данных приматологии и этологии человека» [Зуб, 1987, с. 153].

Однако в свете данных современных наук о живом представляется неоправданной и противоположная крайность: огульное отрицание природно-биологической компоненты человека. Причем, эта компонента рассматривается некоторыми учеными как один из основных уровней организации человека как системы. Так, именующий себя биосоциологом П. Майер [Meyer, 1996] из Германии говорит о «биосоциальном уровне» куда он относит, например, «аффекты» (всякого рода эмоциональные подсознательные и бессознательные психические процессы и поведенческие реакции - от отдергивания руки от раскаленного предмета до потирания века при попытке сказать ложь), противопоставляя ему специфически человеческие уровни, которые он обобщенно именует «психокультурными». Биологические данные говорят о наличии oбщeгo биосоциального фундамента у ряда политически значимых форм социального пoвeдения человека, а также о важности для человеческой психики событий, протекающих не только в наиболее эволюционно продвинутых, но и даже в достаточно древних структурах человеческого мозга (например, в мозго­вом стволе).

Представление о природе человека, разрабатываемое в рамках биополит­ики, соответствует платформе так называемой генно-культурной ко­эволюции, подразумевающей взаимообусловленность изменения человеческ­ого генотипа и эволюции культуры. По мысли Э.О. Уилсона и Ч. Ламсдена [Lumsden, Wilson, 1981], культурные традиции служат средством обеспечения преимущества для передачи потомству генов для опреде­ленных групп людей (так, элита общества в большинстве случаев созда­ет для себя привилегированные условия для успешного воспроизведения своих генов в последующих поколениях); в то же время культура сама создается в результате естественного отбора генотипов - а именно отбора на интеллектуальность, лидерские способности и другие качества, позволя­ющие носителям данных генов (при наличии благоприятных условий для проявления этих генов) создавать, поддерживать и приумножать культурные традиции человеческого общества.

В устах Б.М. Медникова (во многом опирающегося на взгляды Р. Докинза о мемах как аналогичных генам носителям элементов культуры, передаваемых из поколения в поколение) генно-культурная коэволю­ция имеет конкретный научный смысл. Он показал совпадение зон распространение на Земле сходных повторяющихся участков ДНК (молекулярно­го носителя наследственности, см.) и элементов культуры - а именно мифологических сюжетов и образов (мифологем) на примере народов Азии. Так, один вариант повторов ДНК соответствует зоне с мифологемой «ворон как символ добра» (эти народы имеют поговорку «и в нашу ладонь ворон бросит свой помет» в значении «будет и на нашей улице праздник»), другой - зоне с мифологемой «ворон как символ зла».

Подобно Докинзу с его «мемами», Ламсден и Уилсон вводят понятие «культурген», также как сохраняемый в ряду поколений элемент культуры. Сохранение культургенов в ряду поколений достигается на ocнове «эпигенетических правил», представляющих собой биологические ограничения нашей способности развиваться и обучаться чему-либо новому. Эти правила, по Ламсдену и Уилсону, включают: 1) законы, влияющие на приятие цветов, звуков, запахов и других видов информации об окружающем мире и о нас самих, и 2) законы организации полученных данных и их переработки. По мысли М. Рьюза [Ruse, 1986], эпигенетические правила в целом обеспечивают избирательное запоминание и эмоциональное восприятие лишь некоторых из предлагаемых нам разнообразных культургенов; эти избранные нами культyргены предпочитаются нами в дальней­шим всем менее значимым «мемам» (по аналогичному термину Докинза).

б) Эволюционные корни государства и общества. Это направление биополитических исследований тесно смыкается с антропологией и призвано ответить на следующие вопросы: Как возникли в ходе биологической эволюции человекообразных обезьян, гоминид и далее первобытных людей политические системы (вначале орды и племена, далее государства? Что может эволюционнo-биологическое прошлое политики рассказать нам об ее настоящем и будущем (память генов и др.)? Какие конкретные организационные разработки (социальные технологии) возможны на биополитической базе? Изучение эволюционных корней государства и общества предполагает исследование:

- сообществ наших ближайших «эволюционных родственников», человекообразных обезьян (особенно бонобо и шимпанзе, у которых около 99% генов совпадают с генами человека). Однако социобиологи (и биополитики с их помощью) исследуют также социальные системы других приматов (например, макаков, капуцинов и бабуинов), стремясь дать эволюционное объяснение предыстории политических систем человеческого общества. Более того, основные принципы социальной организации пред­ставляются достаточно сходными у различных форм живого. Поэтому некоторые биополитические исследования опираются на данные, получен­ные на насекомых и даже микроорганизмах;

- зарождающихся политических систем наших эволюционных пред­ков(австралопитеков, питекантропов, неандертальцев и др. гоминид), а также «примитивных» представителей «человека разумного» (археологи­ческие данные о первобытном обществе; данные о современных обществах ­охотников-собирателей, сохранившихся в Африке, Австралии, Южной Америке, привлекают значительный интерес международного сообщества биополитиков). Биополитики обращают особое внимание на тот факт, что человечество провело большую часть исторического времени, живя в группах охотников-собирателей, так что все наши эволюционные задатки и тенденции поведения сформировались в эту эпоху (которая до сих пор продолжается для современных охотников-собирателей). В литературе не утихают дебаты по поводу социальной организации первобытных охотни­ков-собирателей [Schubert, Masters, 1994]. Опираясь во многом на рабо­ты этнографов о современных реликтовых обществах, многие биополити­ки склоняются к убеждению, что первобытные социальные группы были весьма демократичны (по современным меркам), социальные ранги часто почти уравнивались, лидеры были временными, ограничивались опреде­ленной сферой власти (так, шаман - лишь в религиозных вопросах), не имели особых привилегий;

- промежуточных стадий между группами охотников-собирателей и развитыми политическими системами, которые сильно ограничили лич­ную свободу передвигавшихся с места на место первобытных охотников и поэтому заслужили сравнение с «социальными клетками», по словам Марьянски и Тэрнера [Maryanski, Turner, i992]. Сам вопрос о возникновении организованных политических систем, особенно государств, является предметом острых дискуссий. Возникли ли эти «социальные клетки» из-за постоянных конфликтов между социальными группами, что потребовало создание властной надгрупповой структуры-арбитра (теория конфликтов) или же они сформировались в результате межгрупповой кооперации, сотрудничества (теория кооперации)? Р. Мастерс пытается примирить обе точки зрения в своих работах по биополитике (и конфликт, и кооперация легли в основу государственности).

Наряду с такими конкретными направлениями исследований имеются и существенные общетеоретические разработки по биосоциальной эволюции как предпосылке оформления человеческой политической организации. Важную роль играют концепции теории систем, кибернетики и особенно синэргетики. В этих концептуальных рамках П. Корнинг в США создал представление о «телеономической (от греч, слов telos - цель и nomos - имя) эволюции». Суть в том, что на уровне организованных сообществ живых организмов - биосоциальных систем - эволюция не носит чисто случайного характера (напомню: классическая дарвиновская теория эволюции рассматривает этот процесс как результат отбора случайных изменений - мутаций. Скажем, цвет глаз животного случайно поменялся с красного на белый. Но впоследствии оказалось, что белоглазые особи больше нравятся противоположному полу. Эволюционный результат: ген «белоглазости» начал распространяться в популяции, естественный отбор его поддержал). Однако целостные биосоциальные системы, где элементы (особи) кооперируют друг с другом, эволюционируют как бы целенаправленно: возникают именно те мутации, которые обеспечивают выживание в данных условиях.

Сподвижник Корнинга Х.Блум получил в последние годы подтверждающие факты, свидетельствующие о квази-целенаправленной эволю­ции микробных колоний. Корнинг, Блум и др. биополитики рассматривают и человеческие политические системы как средство для «телеоно­мической эволюции» человеческого общества, обеспечивающее его выживание перед лицом все новых неожиданных изменений окружающей природной и социальной среды (вызовов Истории, как выразились бы английский историк А. Тойнби и русский современный политический философ-историограф А.С.Панарин). В недрах самой политологии такие взгляды соответствуют так называемой «системной школе» (Истон, Алмо­нд), рассматривающей политические системы с кибернетических пози­ций (информационные входы, выходы из системы и др.) и тем самым облегчающей их сравнение с другими системами, в первую очередь биологич­ескими, которые сходны с политическими по ряду параметров (историческое развитие, непредсказуемость, невозможность провести пол­ностью контролируемый эксперимент и др.).

в) Этологические грани политического поведения людей. В то время, как рассмотренные выше области биополитики посвящены эволюции цел­ых политических систем, данная область проводит более детальный анализ поведения отдельных политических «актеров». Эта область уделяет мало внимания первобытному обществу. Основной упор делается на современное политическое поведение индивидов и групп, причем на основе подходов и методов этологии (см. выше).

Делается попытка ответа на следующие основные вопросы: В каких отношениях люди уподобляются животным (традиционным объектам этологии как науки о поведении) в своем социальном поведении? Какие праформы (эволюционно древние формы) агрессии, конкуренции, ко­операции, изоляции, доминирования и подчинения по-прежнему влияют на политическое поведение людей (например, президентские выборы, национальные конфликты, отношения между лидерами и подчиненными) формируемые ими политические системы разных исторических эпох? Все эти вопросы задают отнюдь не только те, кто именуют себя «биополитиками». Как уже указано в начале статьи, социальнo-политический потенциал биологии шире, чем биополитика как таковая. Сопоставление животного и человеческого поведения осуществляется и социобиологией, и биоэтикой, и многими другими «стыковыми» науками. Во всех случаях питательной почвой служит этология.

Стараниями К. Лоренца, Н. Тинбергена, К. Фриша и других классических этологов была создана методологическая основа для исследования поведения различных биологических видов. Была показана общая биосо­циальная основа таких существуюших и в сообществах животных, и в человеческом обществе форм социального поведения, как агрессия, изо­ляция, территориальное поведение, кооперация, аффилиация (стремление особей одного вида быть вместе). Так, немецкий «биосоциолог» П. Майер, утверждает в своих работах гомологичность (эволюционное родство) аг­рессии и других форм агонистического (связанного с конфликтами) пове­дения животных и человека, например разного рода угрожаюших демонстраций в животных сообшествах и человеческом социуме. Пример такой демонстрации - сигнал, состоящий в раскрытии пасти и оскаливании з­убов. «Ровный ряд крупных, белых, блестящих зубов воздействует на наше подсознание. Во рту противника они вызывают уважение, во рту приятно­го нам человека - усиливают расположение к нему», пишет русский этолог В.Р. Дольник [Дольник, 1993, №1, с. 80].

С проблематикой агрессии связан и биополитический подход к войне. Многие биополитики, этологи, социобиологи подчеркивают, что у живот­ных имеется следующая корреляция: чем более мощными орудиями нане­сения вреда (зубами, когтями и др.) обладает данный биологический вид, тем более сильно выражено внутреннее ингибирование («внутренний барьер»), препятствующее бесконтрольному применению этого «оружия». Человек оказался в исключительном положении: от природы он был сравнительно слаб: не был наделен ни мощными клыками, ни крепкими когтями. Поэтому слабо выражено и внутреннее торможение в отношении ак­тов насилия. Прогресс в области вооружения обогнал соответствующие поведенческие, генетически фиксированные изменения. Соответственно, имея ныне сильное оружие и все еще слабое ингибирование в плане его применения, человек оказывается крайне жестоким существом по отноше­нию к себе подобным. Мрачная картина несколько просветляется, во-первых, ссылками на возможности человеческого разума по обузданию биосоциальных тенденций поведения, во-вторых, продемонстриро­ванными, например, учеником Лоренца И. Айбл-Айбесфельдтом наличием ритуалов в человеческом обществе, которые, как и у животных, канали­зуют агрессию, препятствуя смертоносным конфликтам (Айбл­-Айбесфельдт указывает в этой связи на военные парады, спортивные со­стязания и др. «превращенные» формы конфликтов).

Помимо общих подходов и категорий, этология предлагает и специ­фические конкретные методы анализа поведения человека («этология че­ловека»). Эти методы, по словам В.Р. Дольника, предполагают следую­щую логику со стороны наблюдателя: «Меня не интересует, что ты дума­ешь, меня интересует только, что ты сделал и в ответ на какой стимул» [Дольник, 1993, №1, с. 75]. Этологические методы были широко применены биополитиками при изучении различных ситуаций - от поведения студентов во время бунта и поведения присяжных во время суда до этоло­гического подхода к предвыборной кампании и к бюрократии. Так, Х.Флор убежден, что негативные эмоции, возникающие при контактах с бюрократией, которая видит в нас не целого человека, а клиента, могут быть объяснены не только культурно, но и биологически [Flohr, 1986], так как наши эволюционные задатки, реализовавшиеся в первобытном социуме, не соответствуют сегодняшней бюрократической ситуации.

Одной из конкретных задач является исследование вклада невербальной коммуникации (общения на «языке» жестов, поз, интонаций и др.) в политические процессы. Это общение имеет элементы, общие или сходные для всех приматов (так, улыбка и смех имеются уже у мартышек) и в то же время и оно подвергнуто сильнейшему влиянию человеческой культуры, так что представляет задачу для междисциплинарного, многоуровневого описания. Пример: покачивание головой как отрицательный жест, характерный для многих культур в человеческом обществе, связывается «этологами человека» с реакцией сытого младенца на предложение груди и, тем самым, ставится в один ряд с поведенческими реакциями других приматов. Однако известно, что в Болгарии, наоборот, покачивание головой означает «да». Налицо изменение смысла невербального сообщения под влиянием локальной культуры.

Укажем на интерес биополитиков (прежде всего Р.Д. Мастерса в США) к явлению харизмы - очарования политического лидера, нередко не соответствующего его объективным политическим способностям. Macтерс видит в этом биосоциальную составляющую - также привлекает подчи­ненных обезьян вожак стаи. Подчиненные испытывают в его присутствии особое чувство комфорта, защищенности, а он сам – удовлетворение от «купания в массах (людей или иных приматов)» [Masters, 1989]. Ряд биополитиков, социобиологов, этологов человека концентрируют внимания на этнических (национальных, расовых) конфликтах, усматривая их эволюционные корни в характерных для всех животных неприятии «чужаков» и привязанности (аффилиации) по отношению к товарищам по биосоциальной системе. В свою очередь, этот факт представляет пример того, что социобиологи обозначают как «родственный альтруизм» (по сути, это забота о сохранении собственных генов).

г) Физиологические параметры политического поведения. Сформули­рую и здесь основные вопросы данного направления: Как влияет на поли­тическую деятельность индивидов и групп людей их физиологическое (соматическое) состояние? В частности, что можно сказать о политическом влиянии голода, усталости, старости, менструального цикла и других циклических процессов, стресса, расовых и национальных различий, алкоголизма, употребления наркотиков и психофармакологических средств?

Биополитики исследовали взаимосвязь между физиологическим со­стоянием человека и его политической активностью. Был рассмотрен це­лый ряд параметров, включая рост и вес человека, время полового созре­вания, менструальный цикл, психофизиологическое возбуждение, интел­лектуальный уровень, телесная конституция, структура и функционирова­ние головного мозга, биоритмы и др. Исследования биополитика С. Петерсона посвящены влиянию состояния здоровья, сексуального опы­та и переживаний, связанных со смертью близких родственников, на поли­тическую деятельность. Проф. Мастерс провел детальные исследования взаимосвязи между физиологическим состоянием человека, его невер­бальными сигналами (позами, жестами, мимикой) и деятельностью в роли политического лидера. Т. Виджел и другие биополитики США активно изучали в 70-е и 80-е годы влияние усталости, болезней, биоритмов и др. на принятие ответственных решений и ведение международных перегово­ров политическими деятелями, в том числе в экстремальных ситуациях типа Карибского кризиса. Дж. Шуберт, продолжая более ранние исследо­вания, разработал прибор, позволяющий по модуляциям голоса измерять интенсивность тревоги, озабоченности и других граней стресса у политиков. Использовались, например, записи речей президентов Дж. Кеннеди и Л. Джонсона во время различных политических кризисов (речь о Берлинской стене, о кризисе в Тонкинском заливе и др.).

В настоящее время интенсивному исследованию подвергаются политически важные параметры, связанные с нейрохимией мозга. Например, изучается взаимосвязь между социальным (политическим) рангом и уровнем содержания серотонина; эти исследования проводились с людьми, зелеными мартышками и другими животными, включая омаров. Серотонин оказался весьма многофункциональным эволюционно-консервативным агентом, действующим на эмбриональные клетки животных и микробные колонии.

Исследования взаимосвязи физиологического состояния и политической активности наталкиваются на серьезные методические и технические трудности, связанные с необходимостью многофакторного анализа. Хорошим примером преодоления этих трудностей, что позволило получить впечатляющие, статистически достоверные результаты, служат исследования Р. Мастерса по взаимосвязи между загрязнением окружающей среды тяжелыми металлами (марганец, свинец), физиологическим состоянием людей и уровнем преступности. Экспериментальные исследования с людьми, помимо своей исключительной сложности, вызывают психологиче­ские, этические и юридические трудности.

д) Вклад биологии в решение конкретных политических проблем. Как подчеркивалось в начале статьи, конференция APLS в Бостоне про­демонстрировала существенное перекрывание биополитики и ряда других, также междисциплинарных, направлений на стыке биологии и со­циогуманитарных наук. Это перекрывание в первую очередь касается рас­сматриваемого в этом пункте научного направления, которое в английском языке обозначается особым словом biopolicy, в то время как пункты а-г в этой статье соответствуют термину biopolitics. Из широкого спектра кон­кретных приложений в политической сфере современных наук о живом выделим ряд особенно важных направлений:

- социальные технологии - проекты организационных структур для различных целей (например, в менеджменте), создаваемые, исходя из об­щих этологических законов и «социального архетипа», также при участии социальных психологов, специалистов по менеджменту, экономистов, социологов и т.д.;

- охрана живого покрова планеты (биоса) - основная забота Биополитической Интернациональной Организации под руководством Агни Влавианос-Арванитис. В отличие от экологического движения (основная задача которого - выживание человеческой цивилизации), биополитика в понимании Влавианос-Арванитис исходит из абсолютной ценности всякой формы жизни, независимо от ее практического значения в связи с судьбой цивилизации и технологическим прогрессом [Vlavianos-Arvanitis, 1993]. К охране окружающей среды проявляют значительный интерес и другие биополитики, например, в США - В.Т. Эндерсон, Л. Колдуэлл, у которого этот интерес окрашен «экологическим пессимизмом». Характерно название его доклада на конференции APLS в Бостоне «Обречено ли человечество на саморазрушение?»;

- юридические и криминалистические проблемы (задача Грутеров­ского института права и поведенческих исследований). Так, криминальное поведение может быть рассмотрено как результат «неуместных» эволюци­онных стратегий поведения, которые в некоторых случаях не соответст­вуют этическим принципам современного общества. Например, стремле­ние повысить собственный репродуктивный успех (передать максималь­ное количество генов следующему поколению) может обернуться угрозой для приемных детей, которые отличаются по генофонду от усыновивших  их лиц. Эти предположения могут быть учтены при попытке предсказать будущие тенденции в отношении преступлений, совершаемых внутри семей;

- био-медицинские проблемы - аборт, эвтаназия, трансплантация органов и тканей и др.; все эти проблемы представляют также предмет биоэтики, и мы отсылаем читателя к работе Б.Г. Юдина [Юдин, 1993];

- биологическое оружие в современном мире - одна из широко обсуждавшихся на Бостонской конференции тем;

- генетическая инженерия, клонирование животных и в перспективе человека, генная терапия (лечение наследственных заболеваний путем манипуляций с генами) и другие результаты прогресса современной генетики. Здесь налицо перекрывание с проблематикой биотехнологии (см. подробнее: [Влавианос-Арванитис, Олескин, 1993]).

4. Политический потенциал биологии за пределами биополитики как течения. Понятие «политический потенциал биологии» существенно шире, чем «биополитика». Ряд научных школ, не относящих себя к биополитике, тем не менее, посвятили себя тем или иным аспектам этого потенциала. Несомненно, особый резонанс во всем мире вызывают вопросы охраны био-разнообразия планеты, ибо здесь речь идет о самом выживании и биосферы в целом, и зависящего от нее человечества.

Достаточно привести следующие данные. «За период с конца 16 века до-70-х годов ХХ века с лица Земли исчезли (главным образом, из-за разрушения местообитаний) 109 видов птиц, 64 вида млекопитающих, 20 видов пресмыкающихся, 3 вида земноводных. С начала 80-х годов в среднем (по данным МСОП) 1 вид (или подвид) животных исчезал ежедневно, а вид растений - еженедельно. Вымирание угрожает около 1000 видам птиц и млекопитающих (примерно половина из них обитает в тропических лecax, которые сводятся со скоростью несколько десятков гектаров в минуту); под угрозой исчезновения находится каждый 4-й вид земноводных и каждый 7-й - пресмыкающихся, каждый 10-й - высших растений. Растительный мир Земли постепенно теряет разнообразие и целостность, не менее 1/6- 1/4 суши лишены естественного растительного покрова» (цит. по: [Остроумов]).

Соответственно, научные усилия по преодолению экологического кризиса и спасению био-разнообразия предпринимались задолго до орга­низационного оформления биополитики. «В 1948 г. создан Международ­ный союз охраны природы и природных ресурсов (МСОП). В 1972 г. Стокгольмская конференция ООН наметила общие принципы международного сотрудничества в области охраны природы;28-я сессия Генераль­ной Ассамблеи ООН учредила "Программу ООН по окружающей среде" (United Nations Environmental Program, UNEP, ЮНЕП). С 1971 года ЮНЕ­СКО осуществляет программу "Человек и биосфера". В 1979 г. МСОП совместно с ЮНЕП и Всемирным фондом дикой природы выработал "Всемирную стратегию охраны природы". В 1992 году проведен важный международный форум в Рио-де-Жанейро (Дни Земли) где сформулирова­ны основные принципы устойчивого развития человечества с учетом при­родоохранных требований» (цит. по: [Остроумов]). В деле охраны окру­жающей среды существенное значение имеет включающий крупных уче­ных планеты Римский клуб с его экологическими прогнозами на XXI век. Биополитическая Интернациональная Организация установила рабочие контакты с Римским клубом.

Помимо охраны живой природы, есть не-биополитические школы, посвятившие себя другим аспектам bio-policy, например, биомедицин­ским. В Европе большое значение имеет, например, Европейская Сетевая Организация по Биомедицинской Этике (European Network for Biomedical Ethics), созданная в 1996 г. на базе Этического центра естественных и гуманитарных наук университета г. Тюбинген (Германия). Сеть включает несколько институтов и 30 выдающихся ученых Европы, финансируемых ЕЭС [Mieth, Dűwell, 1997]. Занимаясь биоэтикой, сетевая организация также посвящает себя фактически «biopolicy» в вопросах аборта, пересадки органов, эвтаназии, а также политикo-юридическим проблемам, связанным с генной терапией (введением недостающих генов для лечения наследственных недугов). Вопросы социальных технологий с учетом этологии человека рассматривают некоторые из исследовательских центров по менеджменту и социологии малых групп. Существующая с конца 70-х г под эгидой ЮНЕСКО международная Комиссия по биологическому образованию (СВЕ) имеет в виду преодоление неграмотности населения в области биологии, меры по охране живой природы, вопросы биотехнологии, биo-медицинской этики, ряд других аспектов «biopolicy».

Философские аспекты взаимоотношения биологии и наук о человеке и обществе находились в центре внимания многих мыслителей, ученых. В частности, целая крупная школа посвящает себя проблемам коэволюции (согласованного развития) природного и социокультурного элемента (с учетом генно-культурного взаимодействия, эволюционной эпистемологии, см. краткий разбор выше и книгу Р.С. Карпинской, И.К. Лисеева и А.П. Огурцова [Карпинская и др., 1995]). Хотя философские и методологические аспекты биополитики и родственных областей не будут как таковые детально рассмотрены в настоящей статье, мы остановимся на них в связи с их потенциальным значением для современной России.

 

Социально-политические и ценностные функции биологии в современной России

Несмотря на то, что политический потенциал биологии был теоретически осмыслен в первую очередь рядом научных школ стран Запада (как в рамках биополитики, так и в терминах иных направлений), он, по убеж­дению автора и целого ряда его соотечественников, может найти достой­ное поприще для своего применение и в России. Причем, сама сложность современной российской ситуации - тяжелые экологические и биo­медицинские проблемы, идеологический хаос и неразбериха, отсутствие у россиян жизненных ценностных ориентиров («для чего жить?»), разгул «животных страстей» (от агрессии на разных уровнях социума и промискуитета до обезьяньего подчинения бездарным, но «харизматическим» по невербальным сигналам лидерам) - несомненно, способствует интересу «ищущей мысли» к тому социально и политически ценному, что может дать современная биология. Имеются и научно-философские предпосылки для такого интереса.

1. Концептуальные предпосылки для реализации миссии биоло­гии в России. Проблематика взаимосвязи живой природы и человеческого общества была одной из стержневых тем в русской философии космизма, взглядах русских философов «серебряного века». Любимое Президентом Биополитической Интернациональной Организации А.Влавианос-­Арванитис слово «биос» для обозначения совокупности планетарной жиз­ни широко использовали русские религиозные философы («софиологи») на рубеже 19-20 веков, в частности, П.А. Флоренский. «Биос» представлял собой нечто большее, чем все взятые вместе животные, растения и микро­организмы планеты Земля - речь шла о вселенской стихии, одушевляю­щей и одухотворяющей материю. По словам Флоренского, «вся природа одушевлена, вся - жива, в целом и в частях. Все... дышит вместе друг с другом... Энергии вещей втекают в другие вещи, и каждая живет во всех, и все - в каждой» [Флоренский, 1909, с. 12].

Вхождение биологических знаний в орбиту российской политики бы­ло фактически предопределено также научными концепциями В.Н. Су­качева о биогеоценозе как регулируемой сообществами живых организмов (и нарушаемой неосторожными действиями человека) систмы; В.И. Вернадского о биосфере и ноосфере. В последние десятилетия один из важнейших аспектов политической роли биологии – экологический - подробно обсуждался в работах Яблокова, С.А. Остроумова, Н.Ф. Реймерса и других отечественных ученых. Так, Н.Ф. Реймерс разработал систему социальнo-политических мер (правил, принципов и законов социальной экологии) по спасению живой природы [Реймерс, 1992]. Различные аспекты взаимосвязи биологии и политики, включая влияние физиологических факторов на человека и его социальную активность, рассматриваются в работах В.П. Казначеева [Казначеев, Спирин, 1991]. Академик Н.Н. Моисеев говорит о «коэволюционном императиве» для современного человечества, включая в него, конечно, и согласованное, гармонизированное со-развитие биологического и социокультурного, человечества и всей планетарной жизни.

На организованной Советом Федерации Федерального Собрания PФ в 1997 г. Всероссийской Научной конференции «Россия - XXI век» многие именитые докладчики напрямую связывали судьбы России с ролью coвpе­менной биологии в разных ее ипостасях. Не употребляя слова «биополитика», акад. РАМН А.И. Воробьев прямо затрагивал фактически биополитическую проблематику, а именно этологические и нейрофизиологические основы политического поведения людей. По его словам, «можно полагать, что в недалеком будущем биохимическая природа агрессивности, злобы, зависти, ревности будет расшифрована и наступит пора диагностики и лечения (в каких-то условиях - принудительного) этих состояний... Раскрытие в ХХ веке в эксперименте на крысах конструкции вождя потребует именно в XXI веке с его особо могучими средствами уничтожения, специальных биологических исследований, имеющих целью защитить общество от феномена вождизма, безусловно опасного для ци­вилизации в целом» [Воробьев, 1997, с. 12.]. Акад. А.С. Спирин озаглавил доклад «Современная биология и биологическая безопасность (взгляд в XXI век)».

О политическом потенциале биологии ведут речь и профес­сиональные биологи, в частности, этологи. Многие отечественные этологи склоняются к убеждению, что несмотря на различия между людьми и обезьянами, муравьями, термитами, их биосоциальные системы все же сопоставимы - «изоморфны», так как подчиняются единым законам развития, частично не зависящим от «материального субстрата» (живых организмов, входящих в их состав). Показательна позиция русского этолога и философа Ю.М. Плюснина, который полагает, в согласии с данными и идеями Е.С. Панова, А.А. Захарова, М.Е. Гольцмана и других ученых, что «биосоциальные системы» в своей основе вообще не эволюционируют - их законы («социальный архетип» [Плюснин, 1990]) изначально заданы и включают формы социального поведение, нацеленные на:

- самосохранение особи (охрана территории, связанная с этим аг­рессия);

- воспроизведение (репродукцию) - семейные, межпоколенные от­ношения;

- упорядочивание биосоциальной системы (доминирование и под­чинение - поддержание социальной иерархии);

- стабилизацию биосоциальной системы (кооперативные не­иерархические отношения, «дружеские альянсы»).

Ю.М. Плюснин прилагает все эти аспекты «социального архетипа» и к человеческому обществу. Этолог В.Р. Дольник в серии статей в журнале «Природа» под названием «Этологические экскурсии по запретным садам гуманитариев» [Дольник, 1993] проводит основную мысль об общности природы иерархий доминирования-подчинения у животных и у Нomo sapiens и на этой концептуальной основе предлагает «Прогулку по истории с учебником этологии» (название заключительной статьи в серии). Автор настоящей работы не поддерживает иерархические крайности Дольника в описании первобытного и современного общества, а также считает позицию последнего экстремальной, граничащей с биологизаторством. Поддерживая скорее установку коэволюции и многоуровневости человека, мы, тем не менее, считаем появление работ Дольника, как и других отечественных этологов, симптоматичным в плане возрастания интереса к биополитической (и связанной с таковой) проблематике у отечественных уче­ных. Примечателен и интерес этолога Е.С. Панова к проблематике прими­тивных форм организации человеческого общества (см. серию статей в «Человеке» за 1998 г.).

С 1987 г. биополитику популяризировал в своих работах русский фи­лософ (и ныне профессиональный менеджер) А.Т. Зуб [Зуб, 1987], защи­тивший по этой теме в 1995 г. докторскую диссертацию [Зуб, 1994]. Био­политической теме была посвящена также кандидатская диссертация его аспирантки Н.Сидякиной. С 1986 г. по существу близкие биополитике идеи развиваются деканом биологического факультета проф. М.В. Гусевым, в том числе и в рамках международной Комиссии по Био­логическому Образованию, членом которой он является. С 1988 г. на био­логическом факультете регулярно проводится семинар «Биополитика», а с 1998 г. семестровый курс лекций на эту тему включен в учебные програм­мы для студентов-биологов и некоторых гуманитариев. С 1995 г. на био­логическом факультете существует специальное подразделение - сектор биосоциальных проблем, работающий в контакте с творческой лаборато­рией «Грядущее» при Московской городской думе и с Грутеровским ин­ститутом права и поведенческих исследований (США).

2. Интерес зарубежных организаций биополитической направ­ленности к России. Имеется и встречное внимание со стороны зарубежных этологов, социобиологов, биополитиков и др. к российской социаль­нo-политической ситуации. К России проявляют значительный интерес различные организации, прямо или косвенно связанные с биополитикой. Руководитель Б.И.О. А.Влавианос-Арванитис неоднократно созывала у себя в Афинах видных русских биологов и политиков (с 1991 г.), а с осени того же года регулярно наезжала в Москву, в том числе посещая (иногда в компании турецкого политолога и вдохновенного биополитика Рушена Келеша) МГУ. В 1997г. ее поездка в Москву ознаменовалась вручением А.Влавианос-Арванитис звания Почетного доктора Химико­-технологического университета им. Д.И. Менделеева. Одна из проведен­ных Б.И.О. международных конференций (в 1994 г.) носила подзаголовок «Сахаровский Фестиваль», и в нем приняли участие М. Ростропович, вдо­ва академика Сахарова Е. Боннер, и многие другие делегаты России.

С 1992 г. внимание к России усиливается и в Грутеровском Институте в США: проводятся конференции по российской проблематике с пригла­шением политических деятелей России (например, министра правительст­ва Москвы К.Б. Норкина). Американский биополитик и со-основатель Грутеровского института Мастерс посвятил России программную статью «Эволюционная биология и Новая Россия» [Masters, 1993]. В 1996 г. док­лад о положении биополитики в России был сделан автором данной статьи на совместной конференции Американской Политологической Ассоциа­ции и Европейского Социобиологического Общества в г. Альфред (США), далее опубликованный в продолжающемся издании Research in Biopolitics [Oleskin, Masters, 1997]. Симптоматично, что отчасти занятое биополити­кой Европейское Социобиологическое Общество провело свой очередной симпозиум в 1998 г. именно в Москве.

Дважды (в 1989 г. и в 1997 г.) международная Комиссия по биологическому образованию проводила свои ежегодные конференции в Москве, а именно на базе биологического факультета МГУ. Сектор Биополитики и Биосоциологии при МГУ (а также связанная с ним творческая лаборатория «Грядущее» при Московской Городской Думе) в настоящее время использует результаты, полученные биополитиками разных стран мира, с целью культивирования биополитики на российской почве.

3. Аспекты политической роли наук о живом в России. Какие же концепции и данные современных наук о живом оказываются наиболее значимыми на российской почве? Нам представляется целесообразным классифицировать их по двум основным пунктам: а) Политические следствия из того факта, что человек есть часть биоса (напомним, что этот термин обозначает все живое на планете); б) Политические следствия из того факта, что человек есть рефлектирующая, осознающая себя часть биоса. Разница между этими двумя пунктами, напоминая нам еще раз о многоуровневости человека, похожа на разницу между людьми и троллями в пьесе Г. Ибсена «Пер Гюнт». Когда люди говорили: «Будь самим собой», тролли предпочитали формулировку «Будь доволен самим собой». Разница в одном слове меняла весь смысл. Также и выделенные жирным шрифтом слова в пункте б) сильно отличают его от пункта а). Это действительно два разных уровня человека - в первом случае он просто относится к биосу, во втором - думает, как ему относиться. На этих уров­нях факторы, связанные с биологией, могут оказывать диаметрально противоположные эффекты.

Возьмем, например, проблему отношения между этническими группами. Как часть биоса, как биологический вид, человек эволюционно пред­расположен дружить со «своими» (земляками, согражданами и др.) и враждовать с «чужими». На эту тему есть немало исследований биополитиков. Но на уровне рефлектирующего, осознанного отношения к биосу мы имеем противоположный эффект: человек видит многообразие и взаимозависимость различных форм живого, и это, несомненно, способст­вует преодолению этноцентризма, установлению коэволюционных отно­шений с представителями других этносов.

а) Россияне как часть биоса: политические следствия. В рамках это­го аспекта речь может идти о частных разработках по созданию улучшенных моделей человеческих отношений и социальных организаций на базе этологических, нейрофизиологических и антропологических данных, а также об экосистемных проектах, включающих человека наряду с остальным биосом. Естественно, что для адекватного понимания человеческого поведения необходимы вклады не только биологических, но и социальных и гуманитарных наук (социология, психология, теория менеджмента и др.). Иначе говоря, и здесь человек более, чем просто часть биоса, поэтому, заголовок раздела несколько условен. Однако биологические закономерности играют, тем не менее, важную роль, как явствует из приводимых ныне примеров.

Для суровых условий российской жизни во многих случаях оказывается целесообразной доктрина локальной самообеспечиваемости (час­тичной или полной). Основа для самообеспечения, в частности, продовольствием, заложена в работах И. Айбл-Айбесфельдта [Еibl-Eibesfeldt, Haas] по планированию городских районов, где делается упор на автономизацию локальных сообществ людей путем, например, выращивания
салата и других овощных культур на крышах домов. Одновременно такое
полезное озеленение выступает и как фактор, повышающий самоидентификацию жителя такого района с местным сообществом и тем самым рас­тормаживающий его эволюционно древние тенденции к жизни в малом, объединенным кооперацией и взаимопомощью коллективе - «расширен­ной семье». Учитывая, что в первобытных группах людей и тем более в сообществах наших эволюционных предков приматов часто не было разделения между домом и работой, семейной и социальной жизнью, предлагается также концепция «творческой смеси»: на небольшой территории локального сообщества «перемешиваются» учреждения, жилые дома, места отдыха, предприятия (при жестком условии, что они не загрязняют окружающую среду).

Помимо этолого-антропологической, данная разработка имеет и чисто экологическую сторону. Наладить самообеспечение локальной гpyппы людей означает включить ее в состав замкнутой экосистемы (см. работы Н.С. Печуркина и других отечественных ученых). «Создание замкнутых экосистем в искусственных условиях позволило бы избежать постоянной подпитки... субстратами извне и необходимости удалять из биосистемы образуемые ею продукты, часто вредные для окружающей среды. Но как совместить материальную независимость экосистемы с извлечением из нее полезных для человека продуктов или обременением этой экосистемы отходами производства, например, при биологической очистке сточных вод? Очевидно, только путем экологического баланса между тем, что че­ловек берет, и тем, что он дает экосистеме. Иначе говоря, взамен отбирае­мого от экосистемы продукта человек должен поставлять ей питательный субстрат. Тогда будет создана экосистема "человек - биологические объек­ты", зависимая только от солнечной энергии» [Самуилов, Олескин, 1994. с. 127]. Подобные (отчасти) замкнутые системы были реально испытаны в Сибири в ходе многомесячных испытаний с добровольцами - речь шла об экосистемах «человек - водоросли» и «человек - высшие растения».

Другой пример биополитики в приложении к российским условиям касается проекта создания малых сетевых творческих групп. Он также апеллирует к эволюционной предыстории человеческого общества. Группы могут служить основой междисциплинарных научных лабораторий, малых предприятий, политических консультативных органов. Они вос­крешают такие черты первобытных «расширенных семей», как чувство причастности к общему жизненно важному делу и дружеские неформаль­ные персонализированные отношения, отсутствие жесткой централизованной иерархии, наличие многих частичных лидеров по отдельным на­правлением, широкая специализаиия и возможность совмещения несколь­ких профессиональных ролей у участников. Подробнее об этих не­бюрократических сетевых группах см. мою статью [Олескин, 1998].

Наконец, в ходе различных избирательных кампаний российских гра­ждан нередко «водят за нос»: заставляют выбирать не наиболее политиче­ски перспективного, а наиболее «обаятельного и привлекательного» кан­дидата. Речь идет о пресловутой «харизме», имеющей несомненную био­социальную составляющую. Р. Мастерс в США приобрел значительный опыт анализа невербального общения кандидатов и избирателей в ходе нескольких президентских выборов. Биополитические знания об «обезьяньих» способах завоевания доверия и расположения избирателей (например позы, жесты и интонации, выражающие сигналы доминирова­ния), изложенные в виде популярной брошюры, могли бы сыграть ориен­тирующyю роль для российских избирателей, заставить их выбирать по осознанным критериям, превратить из просто «биоса» в «биос рефлекти­рующий». На эту тему автором написана в 1995 г. листовка для лаборато­рии «Грядущее» при Московской городской думе под названием «Биосоциальные лидеры или политические учителя: кого мы выбираем?».

Разумеется, три приведенных примера не исчерпывают тему, и современная биополитика может предложить России еще ряд немаловажных социальных технологий, направленных, например, на сброс и смягчение человеческой агрессивности, стимуляцию альтруизма и кооперации между людьми. Во всех этих случаях этология и другие биологические науки мыслятся в комплексе с социогуманитарными подходами к соответствующим проблемам.

б) Россияне как рефлектирующая часть биоса. Этот аспект представляется более важным, поскольку порождает не только частные разработки, но и общие ценностные ориентиры. Последнее особенно важно в обстановке посткоммунистического идейного вакуума в России. Чем он будет заполняться, какой идеологией? Представляется, что биология может сказать здесь свое слово. Было бы безудержным и опасным биологизаторством считать, что на базе биополитики может быть создана самостоятельная система социальных и политических ценностей, своя идеология. Но неоспоримо и другое: социально и политически важные грани биологии не могут не войти как достаточно важный компонент в новую создаваемую ныне многоуровневую систему идей и ценностей, призван­ную вновь окультурить покинутый прежней коммунистической идеологи­ей регион, наполнить жизнь его обитателей новым смыслом, целью, надеждами на будущее, способствовать развитию в нем гражданского общест­ва как самостоятельной, не зависимой от государства политической силы, состоящей из ассоциаций граждан. Причем, вклад биологии не будет огра­ничен только экологической проблематикой, значение которой очевидно, неоспоримо и заставляет задуматься о значении биологии вообще.

Говоря выше о концептуальных предпосылках биополитики (и свя­занных с нею научных направлений) в России, мы уже указывали на ее соответствие идеям русских ученых, философов, начиная с «серебряного века». Более того, вся русская культура «натуралистична», укоренена в живой природе, о чем писал в свое время Н.А. Бердяев: «Русский народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в сти­хии Земли, в лоне матери» [Бердяев, 1992]. Представляется, что политический потенциал современной биологии состоит и в том, что она дает новое подкрепление этим сторонам русской души, русского социума.

Биополитика или другие биосоциальные течения могут привиться на русской почве именно на уровне представления о человеческой жизни как части жизни природной, что соответствует, конечно, и возрождаемой ныне философии русского космизма. И тогда смысл человеческой жизни оказы­вается связан с реализацией природных, во многом биологических, зако­нов, со включением человека в природные экосистемные круговороты и биологические ритмы, с представлением об абсолютной ценности каждой формы живого на Земле (то, что проф. М.В. Гусев обозначает как биоцен­трический подход, в противовес господствующему ныне антропоцен­тризму - даже экологи мотивируют заботу о живом только потребностями самого человека). Могут возразить: такое представление интуитивно, не конкретно. Но, во-первых, чрезмерная рационалистичность, чреватая ме­ханистичностью и редукционизмом, характерная для некоторых идей запад­ной биополитики, мешает видеть ее положительные стороны, затрудняет ее восприятие в России.

Во-вторых, в недрах современной эволюционной биологии сформировались и некоторые важные с социально-политической точки зрения конкретные идеи, рефлексия над которыми могла бы помочь в развитии ценностных ориентиров для нынешней России:

- рассмотрение человека с эволюционной точки зрения поможет нам преодолеть Харибду национализма и Сциллу недооценки собственной нации, поскольку эволюционная биология придает особое значение принципу «единства в многообразии» а отношении как живой природы в це­лом, так и человеческого общества (см. также сказанное чуть ниже о ко­эволюции);

- эволюционная биология придает особое значение переменам, а постоянству, тем самым вдохновляя реформаторов на социальные перемены. Она также подчеркивает роль индивидуальной инициативы как фактора эволюции и катализатора социальных и политических процессов. В этом пункте имеется смычка с содержанием раздела а), поскольку сетевые группы как возможная форма малых предприятий как раз и призваны способствовать развязыванию индивидуальной инициативы, «народного капитализма» в понимании А.С. Панарина [Панарин, 1998] (он же близок и к «народному социализму», поскольку внутри малого предприятия возника­ет атмосфера социальной защищенности, особенно если это предприятие сетевого типа) - в противовес засилию крупных мафиозных монополий;

- биополитика в лице Корнинга и др. с концепцией «телеономичес­кой эволюции» отводит важную роль кооперации и взаимопомощи, а именно эти типы отношений между людьми и группами особенно важны для улучшения психологической атмосферы современного общества и со­ответствуют традиционному русскому, особенно крестьянскому, ментали­тету (сельский «мир» как форма тесно спаянной кооперативной общины);

- в науках о живом, а именно в экологии, первоначально зародилось ставшее ныне «императивом» в словоупотреблении Н.Н. Моисеева поня­тие «коэволюции». Его можно понимать как взаимодополняющее со развитие разных форм бытия - компонентов экосистем; человека и био­окружения; разных наций, рас, регионов и т.д. К «взаимодополняющему развитию» хочется добавить еще и прилагательное «гармоничное», но, увы, и биология, и науки об обществе учат нас, что коэволюция представ­ляет скорее сложную «полифонию» и включает в себя «соответствие и несоответствие, гармонию и дисгармонию, взаимодополнительность и конкуренцию, взаимопроникновение и кооперацию, взаимообогащение в обособление друг от друга, интерференцию и взаимоусиление..., синхронизацию... и изоляцию. Иными словами, процессы взаимодействия между двумя рядами (коэволюирующих объектов. - А. О.) отнюдь не гармоничны изначально, а скорее полифоничны, включая в себя всю сложную гамму красок, тонов и оттенков» [Карпинская и др., 1995, с. 190]. Это описание в полной мере соответствует тому, что мы можем ожидать от взаимоотно­шений между «субъектами Российской Федерации», между Россией и другими странами СНГ, между СНГ и остальным миром, между россия­нами и их био-окружением (термин А. Влавианос-Арванитис). В связи с идеей коэволюции[2] открывается простор для пропаганды идей биоэтики (распространение этических норм на отношение человека ко всему живо­му), био-юриспруденции (в первую очередь - законодательное оформле­ние прав биоса, норм отношения к био-окружению), био-эстетики (поиск образцов прекрасного в мире живого и их воплощение в кино, живописи, скульптуре, архитектуре) и других связанных с биополитикой творческих направлений;

 

- в пункте а) мы привели примеры разработок, поощряющих соз­дание локальных, относительно автономных, коллективов. На уровне «человека как рефлектирующего биоса» речь идет о диалектике локаль­ного-глобального. Здесь эволюционная биология вносит свою лепту в дело дискредитации идеи национального государства, зародившейся в Новое Время и ныне находящейся в состоянии кризиса (что проявляется, в частности, в общеевропейском объединении). Идея «национального государства как политической единицы» атакуется сразу с двух сторон. С одной стороны, отраженное в концепциях экологии и других наук о живом един­ство биосферы, общность связанных с ней проблем, концепции последних десятилетий типа концепции Геи (Земли как единой системы, регулируе­мой биосом в его интересах), предложенной Лавлоком, несомненно, спо­собствуют размыванию границ национальных государств в пользу по крайней мере регионального (и далее планетарного) мышления. Для Рос­сии эта сторона влияния современных биологических наук, несомненно, привлекает внимание к тому факту, что единый регион, соответствующий распавшемуся на национальные образования СССР, хотя бы в биополити­ческом смысле был и остается. С другой стороны, не только на уровне «россиянина как части биоса», но и на уровне «россиянина как рефлекти­рующей части биоса», биополитика способствует локальному мышлению - мышлению в пределах малой части государства. Ведь и глобальный биос тем не менее организован в связанные с той или иной местностью эко­системы, ассоциации (биоценозы), популяции. Для России это означает усиление духа местной инициативы снизу, с уровня «корней трав», а также идентификацию человека с определенной локальной общиной (известную «швейцаризацию» России), Так современная биология дополнительно усиливает глобализующе-локализующий эффект современной компью­терной (и вообще информационной) революции, позволившей современ­ному человеку мгновенно общаться по компьютерным сетям со всем ми­ром, не взирая на границы, и в то же время вести чисто локальное, ограни­ченное своим РС, существование.

Добавим к этому перечню, что конкретные задачи, вытекающие из различных направлений биополитики и смежных с ней областей (биоэтика, охрана окружающей среды, биотехнология и ее законодатель­ные рамки, био-медицинская проблематика), при своей реализации не могут не оказывать также ценностно-ориентирующего влияния на людей. Так, биоэтика включает в качестве важного аспекта нормы гуманного обращения с живыми существами (например, с животными в условиях научного эксперимента, в зоопарках, цирках и др.) и тем самым она, как ожидается, должна «раскрывать глаза» людям на необходимость гуманно­го отношения и к представителям собственного вида Ноmо sapiens[3]. Зада­ча охраны био-разнообразия планеты создает важные предпосылки для кооперации между различными частями человечества-этносами, регио­нами, политическими образованиями. Тем самым, дополнительно стиму­лируется их коэволюция.

Различие между идеями, аппелирующими к людям просто как к «представителям биоса» и как к «рефлектирующим представителям био­са», конечно, не является абсолютным. Многие ценностные ориентиры из числа ныне предлагаемых для заполнения российского идейного вакуума на поверку оказываются отчасти социальными технологиями, опирающи­мися на биологически детерминированные тенденции поведения. Т.е. на первый взгляд кажется, что перед нами cyгyбo культурная, рационально аргументированная идея, даже никак не связанная с биополитикой. Но анализ показывает, что привлекательность этой идеи отчасти и в том, что она реализует какие-то наши особенности, унаследованные от животных. Яркий пример - некоторые компоненты «Большой государственной идеи России», предлагаемые А.С. Панариным: «1. Социальная справедливость... 2. Социокультурный консерватизм... 3. Высокий патриотизм.... [Панарин, 1498, с.222-223]. Эти идеи имеют, действительно, значительный мобилизующий потенциал, и мы ни в коей мере не хотим его умалять.

Но следует иметь в виду, что подобные идеи представляют своего ро­да «чемоданы с двойным дном». С одной стороны, они апеллируют к на шей рациональной рефлексии - и сам Панарин приводит логические аргу­менты для убеждения читателя как рефлектирующего биоса (так, он ука­зывает что в интересах всего человечество необходимо культурное и по­литическое разнообразие, а для этого необходимо сохранить самобыт­ность России).

Но биополитический анализ - даже поверхностный - показывает, что мобилизующий потенциал трех перечисленных выше идей состоит не только в их рациональном содержании. За них ухватятся россияне и на подсознательном, биосоциальном уровне - как «политические животные» (выражение Аристотеля). Начнем анализ с конца: «высокий патриотизм» допускает, наряду с социокультурной (которая ни в коем случае не лиша­ется значения), и биополитическую интерпретацию (и на эту тему есть очень много работ биополитиков). Патриотизм рассматривается биополи­тикой как перенос на большое общество эволюционно древних типов по­ведения, первоначально возникших в масштабе малых групп, расширен­ных семей. Эти типы поведения, упомянутые нами в начале статьи, есть аффилиация (привязанность к своей группе) и изоляция (враждебность ко всем чужим). Недаром само слово «патриот» происходит от слова patria - родина (лат.), а последние - от слова pater - отец (ср. слова «отчизна», fatherland, Vaterland).

Далее: «социокультурный консерватизм» есть на биополитическом уровне сохранение меток, маркеров принадлежности к своей группе (как животные метят групповые территории). Только здесь это не обонятель­ные, акустические и прочие метки, а те или иные идеи и артефакты куль­туры, мемы (по Докинзу), которые сохраняются в интересах той же внут­ригрупповой аффилиации и межгрупповой изоляции. Читатель скажет: но по крайней мере первая из панаринских идей (о социальной справедливо­сти) чисто «человеческая». Увы, Р. Мастерс, М.Т. МакГвайр и многие другие сторонники биополитики выводят чувство справедливости из так называемой «моралистической агрессии», подразумевающей наказание того, кто не ответил добром за добро. Как демонстрирует, например, приматолог Ф. де Вааль в книге «Добрые по своей природе», такая агрессия ярко выражена у всех социальных приматов.

Еще раз подчеркнем многоуровневость человека и, соответственно, то, что мы никак не собираемся глумиться или унижать действительно важные, действительно духовные и отнюдь не только биополитические идеи. Просто мы не должны забывать, что эти идеи (и подобные им) есть в то же время эффективные социальные технологии, опирающиеся на био­социальное начало в человеке. И этот факт обязывает нас к разумной осторожности в обращении с идеями высокого мобилизующего потенциа­ла, если они имеют биосоциальную составляющую. Дело в том, что на рефлектирующем (психокультурном в словоупотреблении П. Майера) уровне мы способны воспринимать те или иные идеи диалектически, т.е. как бы видя не только саму идею, но и ее противоположность. Мы это фактически показали выше на примере того, что биология на рефлектирующем уровне восприятия учит нас одновременно и глобализму (ибо биос глобален), и локализму (так как биос организован в экосистемы).

На биосоциальном уровне с его эволюционно древними влечениями такой диалектики нет, и в этом потенциальная опасность. Так, на данном уровне Ноmо sapiens только локален, никак не глобален. Он только привязан к своей группе охотников-собирателей.

То же касается и идеи «высокого патриотизма». На сугубо «человеческом» уровне мы способны видеть и достоинства этой идеи, и ее неиз­бежные ограничения, связанные с необходимостью коэволюции со всеми другими этносами. Но бесконтрольное обращение с этой идеей может превратить ее в оправдание разрушительных, лишенных диалектики действий, вплоть до погромов. Резюмирую: политический потенциал биоло­гии необходимо в первую очередь реализовать, преломляя ее данные через призму нашего рефлектирующего осознанного восприятия, нашего психо­культурного уровня. Тогда эти идеи приобретают диалектику и могут вой­ти как компонент в состав системы ценностных ориентиров новой России. Социальные технологии, апеллирующие к россиянам просто как к «биосу», к политическим животным, несомненно, также могут быть полез­ны, но они должны быть подконтрольны идеям более высокого уровня (или уровней).

4. Реализация политического потенциала биологии в России.
Можно продолжить разговор о социально и политически значимых идеях,
возникших в русле биологии и базирующихся на ней стыковых направлений. Однако необходимо ответить на следующие вопросы: Кто будет раз­вивать и конкретно дорабатывать биополитические идеи применитель­но к российской ситуации; кто будет распространять их среди россиян?

В демократическом обществе, каковое мы и надеемся создать в России, невозможно возлагать слишком большие надежды на центральные органы власти. Всякие нововведения, новые идеи - большие и малые - могут эффективно распространяться и развиваться «снизу», со стороны гражданского общества, нередко в противоборстве с этими самыми «центральными органами». Нам представляется, что и биополитические идеи в разных их аспектах не являются исключением. Сетевые децентрализованные организации, объединяющие «куски» различных институтов и официальных организаций наряду с отдельными энтузиастами, наподобие приводимой выше Европейской Сетевой Организации по Биомедицинской Этике, могли бы оказаться здесь достаточно полезными. Элементарные ячейки этих децентрализованных «низовых» организаций (малые творче­ские группы) могли бы быть построены по разным сценариям - в том чис­ле и по сценарию малых сетевых общин, соответствующему (в разумной мере) структуре первобытных групп охотников-собирателей. Эта община кратко охарактеризована в разделе а) этой главы, и она под названием «хирама» подробно описана в нескольких самостоятельных статьях (см.: [Oleskin, Masters, 1997; Олескин, 1998]). Эти творческие сетевые группы могли бы заняться преломлением потенциала современных наук о живом к российским условиям. В условиях демократического строя, развитого гражданского общества эти группы (общины)[4] как его элементы должны соревноваться между собой в выработке новых, в том числе и биологически «нагруженных» ценностных ориентиров для россиян, вступая между собой в сложные отношения конкуренции-кооперации, «полифонии» и коэволюции, которые подробно изложены в цитируемой нами книге Р.С. Карпинской [Карпинская и др., 1995).

Подобные сетевые структуры специально созданы для всякого рода междисциплинарных исследований, совмещения разных видов деятельности, например, конкретно-практической и теоретико-философской. Поэтому они могли бы комбинировать разработку и преломление к российским условиям ценностных ориентиров с практической деятельностью в связанных с биополитикой областях:

- охране биоса и борьбе за экологическую грамотность;

- биоэтике, включая ее биo-медицинские аспекты;

- создании социальных технологий с учетом биологического аспекта человека (см. выше);

- разработке образовательных программ по биологии и их педагоги­ческой реализации.

К вопросу об образовательных программах следует еще добавить, что они могли бы быть адаптированы к разным этапам образования и к по­требностям и интересам различных слоев и профессиональных групп рос­сийского общества. Тема биологического (и более специфически: биопо­литического) образования для не-биологов была основной на состоявшей­ся в августе 1997 г. на базе биологического факультета МГУ конференции СВЕ под названием «Биология, гуманитарные науки и образование». В докладе М.В.Гусева на этой конференции подчеркивается: «Очевидно, что для преодоления биологической неграмотности следует разработать новую специальную систему образования для не-биологов, которая и должна стать главной, преобладающей системой биологического образо­вания, тогда как ныне существующая должна занять определенное место, вязанное с профессиональной специализацией. Новая система биологиче­ского образования должна базироваться на единой концепции, касающей­ся основных проблем биологии и обращенной к чувствам, рассудку и гра­жданской ответственности всех людей» [Гусев, 1997, с. 11].

Подводя итоги, мы можем сказать, что не претендуя на главенствую­щее положение в постепенно складывающейся ныне - отчасти сознатель­но, отчасти стихийно - новой «большой государственной идее России», современные науки о живом могут приложить свой политический потен­циал к России ради заполнения ее идейного вакуума и разработки ряда конкретных проектов социальных технологий. Биология и созданная на ее базе биополитика рассматривают человека как «гражданина биоса», пред­ставителя единого живого мира планеты, но представителя, осознающего свою особую миссию в биосе. Они согласны с идеями широкого демокра­тического плюрализма (своего рода аналога «биоразнообразия» - много­образия биологических видов) и в то же время кооперации и коллективиз­ма, даже любимой многими современными теоретиками «соборности», ибо это отчасти (на соответствующем уровне) может быть рассмотрено как человеческое приложение принципа биосоциальности - формирования живыми организмами семей, колоний, школ (китов), прайдов (львов) и других типов биосоциальных систем.

В заключении необходима еще одна важная оговорка. Как уже неод­нократно указано в статье, человек представляет собой многомерную сис­тему, и биология может дать нам знания только о некоторых из ее аспек­тов. Поэтому основанная на биополитике (и др. аспектах социально-­политической и ценностной миссии биологии) система ценностей будет неизбежно иметь массу «белых пятен», которые могут быть заполнены только специалистами по гуманитарным и общественным наукам. Но даже сами эвристические ограничения биополитики как основы социальной доктрины могут быть рассмотрены как ее преимущество, ибо они создают предпосылки для ее социальной и культурной пластичности. Тем самым биологические знания могут выступать в роли открытой научной и социально-политической парадигмы - на их канву могут нанизываться различные знания о не-биологических уровнях человека и социума.

 

2007:08:07