Сегодня этологией называют любые исследования поведения. Похоже, споры между разными направлениями в этой области становятся достоянием истории. Но так было не всегда.

Самая старшая среди наук о поведении — зоопсихология, изучавшая некое «психическое отражение на уровне животного». Она развивалась усилиями натуралистов XIX века и поначалу содержала много антропоморфизмов — животные наделялись способностью размышлять и чувствовать, как человек (были там и «восторженные улитки», и «свирепые пауки»). Научная база создавалась постепенно. В нашей стране над этим работали такие ученые, как Н.Н. Ладыгина-Котс, известная работами с приматами, и В.А. Вагнер, изучавший «умные» инстинкты у низших животных.

Для студентов-психологов зоопсихология была (и во многих вузах остается), пожалуй, единственным окном в мир разнообразия поведения. Таким старинным круглым окошком. Через которое продолжатель работ Вагнера Курт Фабри когда-то ухитрился показать многие достижения «реакционной буржуазной науки» в своем учебнике «Основы зоопсихологии» (МГУ, 1976). Разумеется, Фабри замаскировал эти сведения терминами идеологически выдержанной советской психологии. Поэтому учебник (который и сегодня штудируют первокурсники психфака) содержит такие курьезы, как «психическое развитие инфузорий» или «высший уровень элементарного развития психики кольчатых червей».

Подобное наделение психикой всех тварей земных было оправданно в XIX веке — как попытка преодолеть декартовское представление «животные — биологические автоматы» (на основе которого вивисекторы утверждали, что крик оперируемых зверей — это скрип плохо смазанной машины). Хотелось найти у животных «живую душу», психическое начало. Но уже на рубеже ХХ века эту позицию подняли на смех, буквально назвав ее «методом анекдотов».

Еще одна «старушка» — сравнительная психология, процветавшая до 1940-х годов. Ее основоположник, американец Эдвард Торндайк, отметил, что разные виды обучаются с неодинаковой скоростью, и предложил развивать это сравнение. Однако впоследствии эта наука стала «сравнительной» с точностью до наоборот. Вместо пестрого множества видов она предпочитала изучать только крысу и голубя, а вместо врожденных стереотипов (позволяющих сравнить генетические различия поведения между видами) — научение и другие приобретенные реакции.

В тот же период — в первой половине ХХ века — успешно развивался бихевиоризм, созданный американцем Дж. Уотсоном. Бихевиористы рассматривали животных как «самодвижущиеся установки», отвечающие одной и той же реакцией на дозированное раздражение. А то, что некоторые крысы все-таки проявляли «характер», исследователи считали досадной помехой. Позднее бихевиоризм усовершенствовался признанием, что и животные обладают индивидуальностью и что в процессе научения они создают мысленные образы, а не только реагируют на стимул.

Бихевиористы предлагали говорить только «стимул», «реакция», «образование навыка» вместо расплывчатых понятий «сознание», «психическое состояние», «интеллект«… Этот нарочитый аскетизм обогатил науку методами количественного учета поведенческой активности — а следовательно, возможностью изучать поведение языком математики. В советском государстве также царил свой аскетизм: поведение представлялось совокупностью рефлексов — физиологией «высшей нервной деятельности». Вопреки своему названию, эта наука сосредоточивала внимание на самых низших феноменах поведения — рефлексах, торможении, сне.

Нельзя сказать, чтобы физиологи поведения питали к животным особую нежность — скорее, ими двигала картезианская тяга к знаниям. Работы классиков пестрят жутковатыми описаниями экспериментов с удалением тех или иных частей мозга, конечностей и прочих органов у подопытных кошек, собак, обезьян. При этом зверей окликали по имени, ласково: «Единственную оставшуюся ногу Жучка продолжает отдергивать после воздействия кислоты…» Становится как-то светлее, когда знакомишься с книгами этологов, полными искренней симпатии к животным.

Этология возникла как альтернатива лабораторным наукам о поведении. Вопреки своему названию (греч. «этос» — дикий нрав), она отличается гуманностью и добротой к «братьям нашим меньшим». Изучая какой-либо поведенческий акт, этолог пытается выяснить четыре вещи: механизм, индивидуальное развитие, эволюционную предысторию и адаптивное значение этого акта. Этология старается наблюдать животных в природных условиях и в нормальном состоянии (а не в пустой клетке и с ампутированными ногами).

Принципы этологии оказались очень плодотворными. Появилась возможность ответить на детские, то есть самые интересные (хотя и не всегда приличные), вопросы: что это? откуда берется? зачем нужно? В том числе и по отношению к человеку — ведь наш вид обладает естественным поведением, которое имеет своих «предков» и «родичей».

Не важно, о чем ты думаешь, важно, какие ты производишь действия в ответ на те или иные стимулы, — вот точка зрения этолога. Это удобно — хотя бы для психологической диагностики. Примеры? Пожалуйста. При депрессии взгляд ищет светлое пятно, плечи сжимаются, голос понижается в конце фраз. Шизофрения увеличивает активность нижней части лица (губы чмокают, складываются в неестественную улыбку или в хоботок), а маниакальность — верхней (появляется бегающий взгляд, прищур, взлетающие брови). Эйфория вызывает несогласованность движений верхней и нижней половин лица, а мрачные переживания — правой и левой. При напряженном ожидании мужчины чаще хватают себя за нос и мочки, а женщины потирают бедра. Поднятые брови и отталкивание пепельницы на столе выражают скрытую агрессию, фиксация рук на животе — страх, а  в области шеи — тревогу. Хватит? Все это не слишком ново: умение читать «язык жестов» развивается уже давно. Этология же дает системность, понимание «откуда и зачем».

Мать и младенец, учитель и ученик, индивид и толпа — все это объекты пристального изучения разных направлений этологии — педагогической, политической, социальной. Умение наблюдать и анализировать отношения между ними рождает настоящие откровения, заставляет удивляться самым обыденным вещам.

Интриги, интриги

Официальная советская наука этологию долгое время не признавала. На сессии АН СССР 1950 года был утвержден единственно верный путь в поведенческих науках: «павловское учение» (хорошо, что сам Иван Павлов уже не мог увидеть, что под этим подразумевали). Остальное — якобы лженаука. Впрочем, нельзя сказать, что у «лженауки» не осталось никаких шансов. Под маркой работ по ВНД велись самые различные исследования поведения. В 1970-х годах они переживали своеобразный расцвет, вовлекая большие коллективы ученых, располагавшие неплохим оборудованием и возможностями наблюдать животных — в экспедициях, зоопарках, вивариях. Широко применялся сравнительный и эволюционный подход. Массовая аудитория тоже получала пищу для ума. Большую известность получили исследования Л.В. Крушинского по рассудочной деятельности животных, Л.Г. Воронина — по рефлексам и Л.А. Фирсова — по поведению приматов. Были переведены на русский язык книги К. Лоренца, Н. Тинбергена, Р. Хайнда, учебники Р. Шовена, Д. Дьюсбери и Д. Мак-Фарленда, которыми зачитывались даже школьники.

Принципы этологии приобрели известность. Однако открыто проецировать их на человека никто не решался — слишком уж это противоречило не только идеологии, но и этике, внутренним убеждениям. Человек должен воплощать свободу мысли и воли, в нем нет места звериным инстинктам… Среди первых, кто отбросил этот стереотип, были психиатры, хорошо представляющие себе, как обнажается «животное» поведение при психических заболеваниях. С 1984 года группа психиатров организовала в Крыму проведение ежегодных коллоквиумов по этологии человека. Проходивших, по воспоминанию их участников М.А. Дерягиной и В.П. Самохвалова, в глубоком «подполье» -в селах, глухих местечках, каждый год меняя «явочную квартиру». Участвовали в коллоквиумах только докладчики с семьями, изображающие беззаботных курортников. Выступления проходили на морском песке или прямо в море на сцепленных водных велосипедах и матрацах, на плато Чатыр-Дага и Ай-Петри, в пещерах и лесах… Звучит, как легенда, но это правда.

Массовый читатель узнал об этологии человека в первую очередь благодаря публикации интереснейших статей зоолога Виктора Дольника на страницах журнала «Знание — сила», имевшего в то время огромную аудиторию. Откровения этоса вызвали бурную реакцию. От Эстонии до Камчатки — одни возмущались, другие горячо поддерживали. Так и было: идя вдоль Авачинской бухты, лесоводы и вулканологи размахивали руками и спорили о борьбе мотиваций, об агрессии… Впоследствии В.Р. Дольник выпустил две книги о поведении: «Непослушное дитя биосферы» (М.: Педагогика, 1994) и «Вышли мы все из природы. Беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей» (М.: Linka Press, 1996).

На Западе подобная «утечка информации» произошла намного раньше — прорыв осуществил зоолог Дезмонд Моррис. В 1967 году он опубликовал книгу «Голая обезьяна», где весьма цинично проанализировал «зоологию человека» — его половое, пищевое, агрессивное поведение так, будто это не венец природы, а некое абстрактное млекопитающее, которое ученый именует исключительно «голой обезьяной». Книга полна описаний секса и иных жизненных отправлений, биологических трактовок достижений культуры, выпадов против церковников, политиков и военных. Общественность разделилась — часть была в восторге, часть в шоке. Стараниями последней Моррис испытал настоящие гонения.

Сегодня «Голая обезьяна» уже не кажется такой экстремальной — простое, местами весьма скромное и наивное толкование приспособительного значения биологических черт человека. Недавно эта книга появилась и в русском переводе (СПб.: Амфора/Эврика, 2001) — не прошло и сорока лет. Не старовата ли новинка, сохранилась ли в «амфоре» «эврика»? Сохранилась. Книга по-прежнему захватывает внимание и полна интересных выводов (некоторые из них звучат в нашей «Главной теме»). Моррис придавал огромное значение хищным наклонностям и сексуальности человека, выделяющим его среди приматов. А в конце призывал сдерживать агрессию, как черту собственной этологии, культурой, чтобы выжить в условиях чудовищной перенаселенности.

Подход Морриса отнюдь не революционен — прилагать законы эволюции к «венцу творения» и искать аналогии в поведении человека и животных еще в XIX веке отважился Чарльз Дарвин. Его-то, видимо, и следует считать основателем этологии человека. Так сказать, идейным вдохновителем. А научно-методическую базу заложили в начале 1970-х Нико Тинберген и Конрад Лоренц. В немецком городке Андексе К. Лоренц организовал Институт этологии человека (при Обществе Макса Планка). Впоследствии его возглавил Иренаус Айбл-Айбесфельдт. Многочисленные экспедиции к индейцам яномами, бушменам, микронезийцам, папуасам позволили коллективу института отснять километры пленки, анализ которой породил особое направление — видеоантропологию. Ведь чтобы распознать черты поведения нашего вида, нужны многие наблюдения за людьми, не скованными этикетом, — это могут быть и «дикари», и дети, и психически неполноценные люди из самых разных этнических групп.

Эти сведения ныне активно используют медики — без этологии, как они полагают, психиатрия становится «безмозглой», ибо расшифровка поведения — основа диагноза, а возможно, и путей лечения. Крымский психиатр В.П. Самохвалов выпускает интереснейший «Таврический журнал психиатрии», в котором публикуется множество материалов по этологии человека.

В России этологию агрессии и развитие иерархических отношений у детей изучала антрополог М.Л. Бутовская. Под ее редакцией был опубликован сборник «Этология человека на пороге XXI века: новые данные и старые проблемы» (М.: Старый сад, 1999). Много лет исследует поведение приматов и человека (а конкретно — «микроэтологию»: мимические, эмоциональные и двигательные стереотипы) М.А. Дерягина, преподающая этот предмет в московских университетах — МГУ, РГГУ и УРАО. Этологию преподают и ее ученики — наши постоянные авторы К.Д. и Н.С. Ефремовы. Предмет интересный: иногда студенты внемлют по двенадцать часов кряду — никто не отвлекается и не спит, тишина, только скрипят перья да ахают чувствительные барышни. На биологическом факультете МГУ неизменным успехом пользуются лекции по биополитике А.В. Олескина, недавно выпустившего одноименную книгу (М., 2001). Биополитика — это практическое применение наук о поведении и устройстве социума при анализе социально-политической деятельности человека.