В филогенетическом анализе, когда устанавливается, «кто от кого произошёл», самое важное – определение полярности эволюционных изменений. Часто бывает так, что  в спорах по поводу конкретного хода эволюции оба оппонента принимают одну и ту же последовательность событий, но «читают» её в противоположном направлении. Для  этого одно состояние признаков (сравнением которых планируют выявить действительный ход филогенеза) определяют как анцестральное (примитивное и тем самым близкое к предковым),  а другие – как эволюционно продвинутые, в большей или меньшей степени.

     Всё последующее уже – дело техники, в первую очередь техники сравнительно-морфологического анализа, которая применима ко всем иным признакам.

     То  есть главное в исследовании эволюции некоторой сложной системы –  выделить её наиболее элементарную единицу  функционирования («клеточку», как назвал бы Л.С.Выготский, в духе своей идеи анализа по единицам и по элементам) и понять её последующие изменения как прогрессивную ассоциацию «клеточек» (или разрушение и регресс, или трансформацию – эволюция ведь идёт не только вверх, но и вниз, и вбок) под действием тех или иных внутренних и внешних причин – факторов эволюции.

     Так вот, я полагаю, что исходное (простейшее) состояние в человеческой социальности выбрано социобиологами принципиально  неверно. Для них «точка 0» эволюционной реконструкции  - это моногамная семья «современного образца», оба члена которой стараются контролировать отцовство, заботиться только о собственных детях и своих кровных родственников (причём достаточно близких, дальнее родство никто не прослеживает), где биологическое родство важней социальной близости и пр. Делается это всё, очевидно, ради максимизации итоговой приспособленности, которая требует от каждого индивида оптимального выбора брачного партнёра в духе уже описанной «войны полов» и манипуляции репродуктивным вкладом. Легко заметить, что всё это возможно лишь в современных условиях, когда оба пола взрослых, а часто и подростки работают в общественном производстве, а значит, втянуты в социальную жизнь «большого общества», почему имеют свободу выбора и оценки, даже если не могут ей пользоваться. В обществах, где женщины – затворницы, а младшие должны слушаться старших, которые определяют правила поведения, всё вышеописанное невозможно или почти невозможно.

     А вот общества, где 

     - искусственное родство столь же  значимо, как биологическое, - или даже более значимо (в частности, оно налагает точно такие же брачные запреты, исключающие «близкородственные» браки, как и «настоящее» кровное родство),

     - где усыновление чужих детей (адопция) является нормой и более важным делом, чем воспитание собственных детей, в том числе и потому что точный счёт кровного родства никем не ведётся – родство воспринимается мифологическим, а не биологическим образом;

     - где чрезвычайно распространены  всевозможные братства, побратимства и куначества, члены которых воспринимаются социумом не как «просто очень большие друзья», но как кровные родственники с соответствующими обязательствами друг перед другом и последствиями для браков их близких, -

     все эти «сложные случаи» в архаических обществах с точки зрения социобиологов носят производный характер по сравнению с вышеописанной «клеточкой человеческой социальности», созданной необходимостью совместных инвестиций в потомство даже для «эгоистических индивидов», ведь репродуктивный потенциал нельзя реализовать в одиночку - но не более того. Для социобиологов все эти «сложности» - результат эволюции альтруизма, кооперации «эгоистических индивидов», для объяснения которой было выдвинуто много остроумных гипотез, которые хорошо владеют умами, хотя с фактами согласуются намного хуже.

     Однако  всякий знакомый с эволюцией общественной жизни, обычаев, институций у т.н. «исторических народов», по которым есть хорошие непрерывные данные за последние 3-5 тысяч лет (от древних италиков к современным романским народам, от древних китайцев, германцев или евреев к нынешним и т.д.) видит, что развитие общества шло в прямо противоположном направлении.

     То  состояние, которое социобиологи считают  исходным, оно на самом деле производное  и достаточно молодое. Даже в так называемых «цивилизованных странах» ему менее двухсот лет и даже там оно отнюдь не завоевало такие «медвежьи углы», как Сицилия, Сардиния, Баскония, Корсика, Бретань, Тироль, Штирия и Каринтия. И наоборот – состояние с неразличением естественного и искусственного родства, с восприятием социальной близости как кровнородственных связей, оказывается исторически первичным, и нынешняя норма «цивилизованного поведения» развивается из этого первичного состояния путём упрощения и редукции объёма социальных обязательств индивида или, точней, путём переноса обязательств с людей на институции, с верности брату на верность закону.

     Наиболее  яркий пример здесь – такой  обычай, как аталычество у народов Кавказа и Малой Азии, который фиксировался по всей средневековой Европе и много где ещё. В этом случае детей в норме отдают на воспитание в чужую семью, причём это поведение характерно именно для элиты, где воспитание наследника является важной проблемой  - и однако, в мире, полном войн и опасностей, укреплять горизонтальные связи и множить союзников гораздо важней, чем «эгоистически» максимизировать собственный успех. См. интересную статью И.Т.Марзаганова о роли аталычества в системе взаимодействия этнических элит в Осетии, в Кабарде и других северокавказских обществах с 18-м века по начало 20-го (прошу специалистов оценить качество статьи и/или порекомендовать лучшие по данной теме).

     Те  же проблемы с объяснительным способностями  социобиологии возникают, как только начинается объяснение поведения индивида. Если обращаться к поведению современного человека, которое всё пронизано разными формами экономической рациональности, где калькуляция плат и выигрышей обладает реальной мотивирующей силой, а «тёмной старины заветные преданья» не обладают почти никакой, то идеи социобиологов кажутся ясными, верными, почти единственно возможными. А вот поведение людей средневекового и тем более первобытного общества социобиологические представления объясняют плохо, почти никак. В их рамках необъяснимо поведение религиозного фанатика, героя, святого, вообще человека, слепо следующего неким священным принципам, обрядам, традициям, и умирающего за них.

     То  есть какую форму архаического поведения  не возьми, она оказывается труднообъяснимой для социобиологических идей. Если бы модели социобиологов верно описывали происхождение человеческой социальности, то архаические феномены вроде адопции, аталычества, молочного родства, «привенчивания» они объясняли бы лучше современных, а тут мы видим прямо обратное.

     И, наконец, ещё одна ошибка социобиологов, уже в исходной посылке. Они предполагают, что человеческая социальность и поддерживающий её «альтруизм» развиваются из некого нулевого состояния, где социальности нет совсем, а есть одни только «эгоистичные индивиды» и их взаиморасчёты плат / выигрышей друг с другом или с внешней средой.

     Это неверно – как бы глубоко мы ни спустились «вниз» по филогенетическому  дереву позвоночных или даже ещё  ниже, к беспам, всегда есть некий  «остов» социальности предковых  форм, которая «альтруистична» уже потому, что особи вкладываются «без разговоров» в поддержание «нужной» схемы социальных связей, «уклонисты» и «обманщики» наказываются – ведь итоговую приспособленность не реализовать в одиночку! А социальность следующего порядка у более продвинутых форм возникает лишь из предшествующей социальности путём её усложнения, расширения и т.п., а никак не из столкновения тысяч «индивидуальных эгоизмов». Социобиологи правильно обращают внимание на последние и на этом пути открыли много чего, но неверно определяют значение таких «столкновений», их задача отсекать те варианты преобразования «низшей» социальности в «высшую», которые чересчур рискованны с точки зрения «экономии природы», а совсем не создание сложной социальности из «атомарного эгоизма». То есть в эволюции социальности действует своего рода вирховский принцип – всякий социум от социума, социальная структура от социальной структуры, а не из суммирования столкновений между индивидами, которые сами по себе, без «общих» сигналов и информационного обмена, регулярную структуру отношений создать не способны.