Пишите нам: info@ethology.ru

Написав статью с критикой социобиологии я, как честный человек, должен рассказать, в чём несомненные плюсы этого направления. В чём социобиологи как продвинулись дальше, чем классические этологи, которых они критиковали и которых вытеснили? или социоэтологи, с которыми они конкурировали? Что нового о поведении животных мы смогли узнать только благодаря социобиологии, поскольку структура социобиологической теории предполагала возможность подобных явлений, а другие направления отрицали их или закрывали на это глаза?

Впрочем, все плюсы социобиологии имеют чисто научное значение, и будут малоинтересны тем, кто поддерживает социобиологию из идеологических соображений - как "научное обоснование" господствующего эгоизма, попытку «доказать», что сконцентрированность на себе любимом – не душевный дефект, а нечто прогрессивное и полезное. В самом деле, если из взаимодействия миллионов частных эгоизмов родится большая общественная польза, как доказывают популяризаторы социобиологии, эгоистом быть не стыдно, а как бы даже почётно, и понятно, кто и почему эти доказательства принимает на ура. Но бог с ними, я про научные достижения.

Благодаря социобиологам было строго показано, что животные в социальном общении – это именно «эгоистические индивиды», калькулирующие соотношение платы и выигрыша, всегда и везде поступающие так, чтобы это соотношение выросло за счёт противника, как вода течёт вверх, а не вниз. Это не добрые самаритяне, совместными усилиями реализующие видовой инстинкт, от которого польза всем (такими их представляли классические этологи). [«Калькулирующие» здесь, понятное дело, означает, что уже филогенетические предшественники этих форм эволюционно изменились так, чтобы при всяком действии животного в его типичной социальной среда «калькуляция» получалась автоматически].

Далее, было показано, что у всех «правильных» социальных отношений – территориальность, колониальность, ток, коммунальное гнездование – есть своя «оборотная сторона», образованная «неконвенциональным поведением» тех же особей, вроде рейдов резидентов, самцов и самок по чужим территориям, без территориальных претензий, но для внебрачных копуляций. Все процессы коммуникации, поддерживающие перечисленные отношения, помимо «конвенционального поведения», соответствующего «правилам игры» в качестве другой возможности всегда предполагают «обман», когда особи пытаются тот же результат «схватить» без организованного обмена демонстрациями и связанного с этим риска.

Соответственно, исполнение животными специфических элементов процесса взаимодействия – видовых демонстраций – может очень сильно варьировать по шаблонности/стереотипности, от точного воспроизведения «идеальных образцов» формы соответствующего сигнала до крайне «расшатанного» и «пластичного», когда сигнал крайне затруднительно распознать, а телодвижения особи больше напоминают прямые движения спаривания или агрессии, чем соответствующие демонстрации. Соответственно, «эгоистические индивиды», вступая в коммуникацию друг с другом, из этого разнообразия уровней стереотипности исполнения демонстраций выбирают тот, который выгоден и доступен именно им – а потом, по достижении результата взаимодействия, оказывается понятно, выиграла особь, совершив этот выбор, или будет расплачиваться за него.

Иными словами, благодаря социобиологическим концепциям, альтернативным концепциям классических этологов, мы не только узнали больше о социальной жизни конкретных видов, но внимание исследователей было привлечено к тому, что раньше считалось несущественным – «оборотная сторона социальности», «обман», неожиданная вариативность исполнения демонстраций. Это поставило новые вопросы – а как, собственно, сохраняется видовая норма социальной организации (в поддержание которой эгоистические индивиды делают инвестиции, которые оправдываются далеко не всегда), почему она на не деградирует в условиях обмана, по крайней мере, на длинных масштабах времени, если во многих случаях «обманывать» достаточно выгодно, по крайней мере, здесь и сейчас?

Почему видовые демонстрации остаются самими собой, сохраняют дифференцированные формы и нужную стереотипность исполнения, почему «честно сигнализирующих» особей не вытесняют обманщики, идущие на нарушение «правил игры», или заменяющие демонстрации пластичным действием? Ведь их поведение результативно, а рискуют они существенно меньше, они не должны накапливать заведомый избыток ресурсов, ведь коммуникация «по правилам» - это своего рода «предмет роскоши».

Далее, видовые демонстрации и социальная организация вида, которая поддерживается организованным обменом демонстраций в конкретных взаимодействиях особей – это классический пример групповой адаптации – приспособления, выгодного сообществу в целом, и невыгодного каждой отдельной особи. Особь «принуждена» инвестировать в устойчивое воспроизводство таких адаптаций, снова и снова, в каждом новом сообществе данного вида, образующегося из скопления особей, которая должна рисковать и «рвать когти» снова и снова, обеспечивая себе заведомый избыток ресурсов для успешной коммуникации и т.п. Так как же возникли подобные адаптации? почему они прогрессивно развиваются в большинстве филогенетических линий – социальная организация усложняется, территориальных или брачных сигналов становится больше, сами сигналы – дифференцированней, из стимулов они превращаются в знаки и т.п. И всё это совершенствование системы в целом идёт поперёк интересам «эгоистических индивидов» в каждой отдельной точке процесса!

Другое дело, что, верно поставив вопрос, социобиологи не могут дать на него ответ в силу внутренних противоречий концепции, которая для этого должна быть преодолена. Но хороший вопрос – это уже половина ответа.

Ещё один важный плюс – именно социобиологами было показано, что

1) ритуализированные демонстрации (и, вообще любые телодвижения и/или морфоструктуры, выступающие как сигналы), характеризуются не только эффективностью, но и риском,

2) риск, как и эффективность действия, представляет собой специфическую характеристику данной демонстрации и не связан с состоянием особи или с контекстом употребления сигнала,

3) для каждого отдельного ряда демонстраций (агонистических, брачных, умиротворения, предупреждения об опасности и пр.) риск и эффективность употребления положительно связаны, то есть ввод во взаимодействие более эффективных демонстраций связан с бОльшим риском, поэтому животные к ним переходят не сразу, а постепенно «поднимают планку» ритуализированной агрессии или ухаживания.

 

Правда, единственно возможного вывода из этой связи – что больший риск употребления более эффективных демонстраций есть плата за «считывание с них» большего количества информации, или более ценной информации, точная реализация которой в последующем поведении животного и есть причина большей  эффективности данной демонстрации, - социобиологи так и не сделали. Ну и из этой же положительной зависимости эффективности и риска демонстрирования понятно, чем были демонстрации, до того как стать сигналами – барьером, препятствующим непосредственному сближению партнёров для ухаживания и агрессии на то время, что необходимо для того, чтобы демонстрации подействовали и будущее сближение, когда окажется возможным, было не травматичным.