Заключенный № 24 по кличке Маньяк возненавидел сокамерника с первого взгляда. Вид, запах, попытки строить из себя тихоню — все в новеньком выводило из себя опытного рецидивиста. Давно бы разобрался, поставил его на место, вот только перегородка мешает. Их пересажали к Маньяку уже десятка полтора — одного за другим. И с каждым все повторялось по одному и тому же сценарию.

Самец мыши породы C57BL/6J не сразу получил ярлык одержимого. Все началось с первой драки за территорию. Победа не принесла желаемого результата: грызунов разделили перегородкой, и побежденный опять получил половину клетки. Агрессивность победителя, которому давали вступать в контакт с побежденным лишь изредка, нарастала день ото дня и в конце концов вышла за все природные границы. Он добивал соперников, не реагируя на позы подчинения, и в безумной отваге бросался даже на руку экспериментатора. Квартирный вопрос в такой постановке привел к формированию беспричинной, немотивированной агрессии, которая редко наблюдается у животных. И очень часто — у людей.

ВРЕДНАЯ ПРИВЫЧКА ПОБЕЖДАТЬ

«При постоянном сенсорном контакте практически всегда возникает агрессия и модели поведения агрессора и жертвы становятся очень устойчивыми», — объясняет Наталия Кудрявцева, заведующая сектором Института цитологии и генетики Сибирского отделения РАН. Вначале ее и коллег больше интересовало, что происходит в организме жертв, живущих в состоянии непрерывной тревоги. Агрессор за перегородкой рассматривался просто как источник угнетения. Но затем исследователи сделали нечаянное открытие: у победителей возникает своя патология — стойкое «пристрастие к агрессии»*.

В мозге «хронических победителей» экспериментаторы обнаружили стойкие нейрохимические изменения, очень похожие на те, которые возникают у наркоманов. Да и внешние признаки пристрастия совпадали. На мышей-агрессоров слабее действовали инъекции синтетических опиоидов — как будто они получали их регулярно. Собственно, так и происходило, только на мозг мышей действовали внутренние опиоиды — «гормоны удовольствия», выделяющиеся при победе. «Центр удовольствия» в мозге привык к повышенным дозам опиоидов и постоянно требовал новых. Вкус к победе перерастал в неумеренный аппетит.

«Проблемы, которые испытывают в жизни “хронические победители”, связаны не только с психологией, но и с физиологией агрессии, — объясняет Кудрявцева. — Помимо неадекватного поведения у них возникали и другие нарушения». Например, сибирские исследователи показали, что у мышей-агрессоров, добившихся большого социального успеха, нарушается половая функция.

КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС НИ ПРИ ЧЕМ

Рассказывая о своих исследованиях, Кудрявцева часто вспоминает имя нобелевского лауреата Конрада Лоренца. Сорок лет назад он писал о том, что агрессия — такой же инстинкт, как пищевой или половой. Как и прочие инстинкты, она требует выхода: чем больше скапливается «агрессивной энергии» в организме, тем меньший по силе стимул нужен, чтобы спровоцировать нападение. За сравнение с наполняющимся сосудом эта модель даже получила название «гидравлической».

Смысл агрессии, по Лоренцу, в том, что она способствует продлению рода наиболее сильных особей. А чтобы животные не перегрызли друг друга, в природе существует множество механизмов торможения — иерархия, ритуальное поведение, позы подчинения и так далее. Тормозящие механизмы сильнее у хищников и слабее у тех животных, которые в природе не могут сильно покалечить друг друга. Зато в неволе два волка спокойно делят вольер, а два голубя в тесной клетке могут заклевать друг друга насмерть.

У человека сдерживающие начала слишком слабы, чтобы преодолеть инстинктивное влечение к насилию, предполагал знаменитый зоолог, который во Вторую мировую воевал на Восточном фронте и провел четыре года в советских лагерях. А потому общество обречено на конфликты и войны. Коллеги подвергли и до сих пор подвергают Лоренца суровой критике. «Гидравлическая» теория попала на пыльную полку истории, откуда ее лишь изредка достают для демонстрации старшекурсникам биологических факультетов.

А ведь Лоренц был по большому счету прав, подтверждает Кудрявцева. Опыты с мышами убеждают ее в том, что агрессивная энергия действительно накапливается. Чем дольше не давать драться «хроническому победителю», тем ожесточеннее будет его атака. Но происходит это только у тех, чей мозг изменился под влиянием повторного опыта агрессии и побед. Абстрактная агрессивная энергия Лоренца получает вполне материальную основу — это повышенные запросы систем мозга, зависимых от внутренних опиоидов.

«Синдром победителей» Кудрявцева наблюдает не только в мышиных клетках: «Для продвижения в любую элиту необходим длительный опыт побед. В результате у многих лидеров снижается порог для проявления агрессии в любой форме — драки, ругани, оскорблений». Снижение порога наблюдается и у военных, для которых умение демонстрировать агрессию — требование профессии. А повышенная агрессивность топ-менеджеров уже давно беспокоит психологов и бизнес-консультантов.

ДЕЛОВАЯ ХВАТКА

Психологи из Университета штата Оклахома Джоди Ньюман и Дейл Фукуа изучают феномены агрессии и жестокости на работе и атмосферу зависти среди топ-менеджеров: «Хотя эти явления и не новы, их резкий рост в последнее время настораживает». Детальные кодексы трудовой этики могут принести лишь временную пользу, указывают Ньюман и Фукуа в статье с почти библейским названием «Что пользы организации, если она приобретет весь мир, а душу свою потеряет»**. Повышенная агрессивность может принести кратковременную выгоду, но она таит в себе плоды разрушения и стратегически бесперспективна, доказывают психологи. А в качестве лекарства они предлагают «фундаментальные изменения структуры и поведения компании», секретом которых, впрочем, пока не делятся.

Неагрессивный лидер — это нонсенс, считает Александра Кочеткова, профессор Института бизнеса и делового администрирования Академии народного хозяйства. «У немцев агрессивность — ключевая компетенция для любой управленческой работы, — рассуждает Кочеткова. — В хаотической российской бизнес-среде лидер просто обязан быть агрессивным. И не потому, что ему нужно постоянно сражаться, — иначе его просто не будут уважать сотрудники». Но в отличие от агрессивного неврастеника у настоящего лидера параллельно росту агрессивности должны укрепляться и ее ограничители, в том числе духовные, — «человек должен уметь не пользоваться тем оружием, которым владеет». По мнению Кочетковой, «синдром не вернувшихся с войны» свойствен только слабым людям, для которых война не является аутентичным состоянием.

Даже среди подопытных мышей у Кудрявцевой в патологическую зависимость от агрессии попадает только 40% «хронических победителей». И если даже мыши способны удержаться от превращения в зверя, человеку это тем более по силам. Особенно после того, как он прочитал эту статью.