Пишите нам: info@ethology.ru

(Из книги М. Ичаса "О природе живого: механизмы и смысл")

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ. В социальном поведении животных определенную роль играет наследственный фактор. Это относится и к человеку, хотя здесь важную роль приобретают и элементы культуры. И у человека, и у многих животных решение проблемы выживания по принципу "один другому волк" оказывается часто менее эффективным, чем сотрудничество, и поэтому особи проявляют тенденцию объединяться в группы, в которых они помогают друг другу. В таких группах, однако, могут действовать и особи, использующие группу в своих собственных ближайших интересах.

"Альтруизм", т. е. способность жертвовать собственными интересами ради других, часто встречается у животных, образующих социальные группы. Происхождение его путем естественного отбора было трудно объяснить. Сегодня для этого используют теорию "отбора родичей", или "кин-отбора", согласно которой животное проявляет "альтруизм" в большей мере к родственникам, чем к чужакам, и тем самым способствует репродукции генов, сходных с его собственными. Таким образом "гены альтруизма" получают преимущество при отборе.

Помогая группе родичей, особи, не участвующие в размножении, тоже способствуют сохранению генов, идентичных их собственным. Это играло важную роль в эволюции альтруистического поведения у бесплодных рабочих пчел, муравьев и термитов, а также на ранних этапах эволюции человека.

Современным аналогом биологического "отбора родичей" у человека является лояльное отношение индивидуума к другим членам своей социальной или политической группы. Хотя этот вид отбора сильно видоизменился под влиянием культуры, вполне возможно, что он ведет свое начало от отношений между родственниками у наших предков.

Хотя развитие наших способностей, например умственных, несомненно, зависит от условий, в которых мы живем, оно в значительной мере определяется и нашими генами. Это справедливо и в отношении социального поведения и культуры вообще: то и другое является продуктом и среды, и генов. Здесь тоже происходят весьма эмоциональные стычки между "оптимистами", которые верят, что все мы — в основном продукт воспитания и поэтому можем быть легко усовершенствованы, и их оппонентами, которые подчеркивают значение наших генов. Представление о важной роли наследственности в формировании социального поведения особенно характерно для науки социобиологии.

Как уже говорилось в предыдущей главе, потребность доминировать, подчинять себе окружающих — одна из важных движущих сил наших социальных взаимоотношений. Это наблюдается и у многих других приматов, и потому разумно предположить, что здесь имеется генетическая основа. В этой главе мы рассмотрим, что может быть биологической основой еще двух важных факторов социальных отношений — сотрудничества и альтруизма.

Сотрудничество

По мнению "социал-дарвинистов", жизнь по принципу "человек человеку волк" обеспечивает постоянный прогресс, но даже истинным мафиози известно, что это примитивная точка зрения — гораздо лучше сотрудничать, хотя бы с единомышленниками.

Князь Петр Кропоткин (1842-1921), известный теоретик анар хизма, усиленно подчеркивал, что биологи преувеличивают роль конкуренции между особями. В одной из своих книг (1902) он указывает много случаев, когда организмы добиваются успеха благодаря сотрудничеству. Сегодня мало кто помнит Кропоткина, но эта его мысль с годами приобретала все больший вес.

Сотрудничество всегда в какой-то мере основывается на альтруизме: кто-то поступается своими интересами в пользу других. Как это ни странно, примеры альтруизма довольно часты. Хотя он и не слишком развит среди скорпионов, мы достаточно часто встречаемся с ним у общественных животных. Рабочие пчелы усиленно трудятся для блага других членов семьи и даже гибнут, защищая улей. Павианы-самцы бесстрашно вступают в бой за свое стадо.

Примером взаимовыгодного сотрудничества между разными видами может быть часто встречающееся поведение, которое состоит в "чистке" одних морских животных другими. При такой форме симбиоза один вид удаляет паразитов и поврежденные ткани с поверхностей тела другого вида. Это полезно и тому, и другому организму: один получает пищу, а другой освобождается от вредного материала. Чистильщик — рыба или креветка — занимает определенное место и рекламирует свои услуги бросающейся в глаза окраской. Рыба, нуждающаяся в чистке, приплывает, иногда издалека, и подставляется чистильщику. Она при этом находится в своего рода "гипнотическом трансе" — тело ее напряжено и находится под неестественным углом к поверхности воды. Чистильщик начинает свою работу. Интересно, что хищные рыбы, например мурены, открывают при этом рот и позволяют чистильщику беспрепятственно проникать туда, не пытаясь его проглотить, что они склонны делать с другими рыбами, попадающими в рот. Это самоограничение иной раз не срабатывает, и тогда чистильщик может попасть в желудок, но это случается редко.

Любая адаптация, какой бы полезной она ни была, может стать объектом "хитроумного" использования другими организмами. Вот и яркая отличительная окраска чистильщиков становится предметом подражания (мимикрии): некоторые рыбы, чисткой не занимающиеся, похожи на них по цвету. Когда к ним для чистки приближается другая рыба, подражатели отрывают от нее кусочки. Впрочем, для таких обманов у природы есть определенные ограничения: подражатели не могут быть слишком многочисленными, иначе вся система отношений нарушится. Будет много лжецов — мало станет доверчивых жертв.

Кропоткин был ученым (он занимался физической географией), но был также философом и политиком. Он высоко ценил сотрудничество из-за его очевидных положительных моментов и, подобно многим другим доброжелательным людям, упускал из виду, что сотрудничество может быть и союзом хищников. Как общее правило, объединенные усилия позволяют брать верх над попытками одиночек, и в результате вся общественная система расчленяется на подсистемы совместно действующих индивидуумов, доброжелательно относящихся к одним и совсем иначе — к другим членам сообщества.

Происхождение альтруизма

Занимаясь изучением биологических систем, альтруизм не следует рассматривать как категорию морали: это просто такая ситуация, когда некий индивидуум делает что-то небезвредное для него самого, а положительный результат этих действий используется кем-то другим. Не удивительно, что Дарвин затрудняется объяснить его происхождение. С позиций естественного отбора альтруизм кажется парадоксальным явлением: особь, которая стремится достигнуть только собственной выгоды, живет и размножается, передавая следующему поколению "гены эгоизма", в то время как альтруист имеет больше шансов погибнуть и тем самым погубить свои "гены альтруизма". Более того, альтруизм способствует сохранению "эгоистических" генов у других особей, подобно тому как ежеминутно рождающиеся простаки способствуют процветанию жуликов.

Общую теорию, объясняющую происхождение альтруизма путем естественного отбора, можно изложить в форме притчи. Природа альтруизма раскрывается в ней косвенно, так как сама притча касается проблем омоложения и бессмертия.

Как может человек стать "бессмертным" или по крайней мере помолодеть? Рассуждая на эту тему, Георгий Гамов, известный физик и космолог, пришел к выводу, что суть проблемы лежит в точном определении, что мы хотим сохранить во времени. По его мнению, это свойства личности, которые представляют собой не что-то материальное, а блок организованной информации. В популярном изложении Гамова суть этой идеи такова:

Представьте себе, что у вас в городе появился новый модный доктор X. Он заявляет, что владеет секретом омоложения... Сначала люди не верят ему, но вскоре убеждаются, что у него слова не расходятся с делом, однако остается тайной, как он этого добивается...

Предположим, вам захотелось сбросить двадцать-тридцать лет, и вы записываетесь на прием. На этот раз, однако, что-то идет не так, и, засыпая, вы слышите разговор двух медсестер, который раскрывает суть метода доктора X. Оказывается, клиника имеет где-то секретную ферму, где живет много детей разного возраста, привезенных туда разными полулегальными способами. Уход за ними осуществляется по новейшим правилам медицины, но мозг остается совершенно неразвитым. Когда в клинику приходит новый пациент, на ферме отбирают ребенка подходящего возраста и внешности. Затем начинается самый важный этап лечения, который целиком основан на научных достижениях доктора X. Вас и ваше новое тело кладут рядом на госпитальную койку, и сложная электронная система делает главное: она копирует все связи между нейронами вашего мозга и переносит их в мозг молодого человека. В принципе это, вы знаете, вполне возможно. Таким образом вы получаете полного двойника, но гораздо более молодого, который обладает всем содержимым вашей памяти, всеми вашими знаниями и другими особенностями вашей неповторимой личности. Потом они тем или иным способом убивают ваше прежнее тело, в то время как ваше новое тело, которое выглядит молодым, но ведет себя так же, как вы, выписывают из клиники на радость вашей семье и друзьям.

— Но это обман, — воскликнул Томкинс, — такого доктора надо отдать под суд!

— Спокойнее, — сказал пожилой человек, — в конце концов это фантазия... Но давайте подумаем о ней немного. Предположим, используется несколько иной метод: клетки вашего тела научились заменять новыми, одну за другой. Ведь это не сильно отличается от переливания крови, не правда ли? Я не говорю о юридических аспектах проблемы и предлагаю вам ответить на иной вопрос: после того как вы узнали, что доктор X собирается с вами сделать, убежите ли вы из клиники, чтобы никогда в нее не возвращаться?

— Конечно, — убежденно сказал мистер Томкинс.

— Вы рассуждаете не рационально, — ответил, улыбаясь, пожилой человек. — если вы будете рассматривать себя не как набор материальных клеток тела, а скорее как комплекс воспоминаний, мыслей и желаний, почему же вам возражать против переноса своего внутреннего содержания в новую телесную оболочку? В конце концов, никто ведь не будет возражать против переноса заметок из старой записной книжки в новую, если вся информация будет скопирована без изменений.

— Возможно, вы и правы, — заметил Томкинс, — и я думаю, мне нужно было бы согласиться на операцию. Впрочем, на деле я вряд ли пошел бы на это.

В этих рассуждениях существенно то, что "пожилой человек" даже не упомянул одного очевидного следствия аналогии с записными книжками. Если личность — всего лишь некий запас мозговой информации, то можно представить себе и несколько копий одной личности. Это предположение может быть и неверным в отношении личностей, но оно совершенно справедливо, если речь идет о запасах генетической информации. Два однояйцовых близнеца генетически идентичны и с точки зрения популяционной генетики неразличимы. Именно из этой идентичности и развился новый и неожиданный феномен "альтруистического поведения".

Если две особи генетически идентичны, то для популяционной генетики это как бы один и тот же организм (или, выражаясь осторожнее, они взаимозаменяемы). Представим себе, что один из них погибает, чтобы спасти другого. С генетической точки зрения особь гибнет, но может продолжать жить в других особях, и во многих случаях это более эффективный способ передавать потомству свои гены, чем попытка убежать с перспективой достаться хищнику позже. Таким образом, альтруизм (иногда) получает в процессе отбора преимущество перед эгоизмом.

За исключением однояйцовых близнецов и некоторых других особых случаев, особи генетически не идентичны, но между ними может быть частичное сходство. У близко родственных особей одинаковых генов больше, у отдаленно родственных — меньше. Поэтому альтруистическое поведение, направленное на родственников, будет способствовать передаче большего числа ваших генов, чем если бы вы проявляли его в отношении неродственных индивидуумов.

Если именно таким путем происходил отбор особей, склонных к альтруизму, то животные должны были отличать членов семьи от чужаков и вести себя по отношению к ним по-разному. Во многих случаях так и происходит; очень часто узнавание основано на обонятельных сигналах.

Наиболее очевидным примером такого кин-отбора, способствующего проявлению альтруизма, служит материнская забота о потомстве. Матери, которые плохо о нем заботятся, имеют меньше шансов передать свои гены потомству, и отбор действует в пользу тех, кто печется о детенышах. Разумеется, это происходит лишь тогда, когда родители проявляют заботу о собственных потомках. Если они берут приемышей, то способствуют распространению чужих генов, а не своих. Как бы понимая это, некоторые птицы (например, чайки и пингвины) отказываются воспитывать чужих птенцов, и те вскоре гибнут. Это способствует также отбору генотипов, носители которых с меньшей вероятностью оставляют сирот.

Кин-отбор имел, видимо, большое значение в эволюции некоторых групп общественных насекомых. Дарвин затруднялся объяснить, каким образом путем отбора могли возникнуть рабочие пчелы, выполняющие большой объем работы, или солдаты в колониях термитов. И те и другие стерильны и не оставляют потомства, так что каковы бы ни были их качества, будь они наследственными или нет, все они пропадают зря вместе с их смертью. Но рабочая пчела — дочь матки, и половина генов у них одинакова. Именно поэтому ее вклад в жизнь улья не утрачивается и помогает репродукции части ее собственных генов через пчел, которых произведет ее мать.

Естественный отбор способствует такого рода альтруизму, поскольку он дает семье определенные преимущества. Заключаются они в том, что в следующем поколении будет больше таких генотипов, как у тех особей, которые проявляли альтруизм. Преимущественно размножающиеся генотипы со временем становятся в популяции преобладающими, хороши они или плохи в других отношениях; поэтому неудивительно, что кин-отбор нередко сводится только к тому, что помогает "родне" в ущерб другим семьям. Примером могут служить мыши: у их самцов выработались особые приемы, позволяющие им подавлять развитие потомства, зачатого от других самцов.

Если мышь-самку содержать вместе со знакомым ей самцом, то она перестает спариваться, как только забеременеет. Если же в первые 4-7 дней после этого ее посадить с "чужим" самцом, то эмбрионы не имплантируются в стенку матки, беременность прерывается и снова наступает течка. Это называется блокадой беременности. Если, однако, эмбрионы уже успели имплантироваться, присутствие чужого самца не оказывает никакого действия и беременность протекает нормально.

Для того чтобы произошла блокада беременности, нет необходимости в прямом контакте чужого самца с самкой — достаточно, если в ее клетку попадет его моча: важен запах, который отличает одну мышь от другой. Запах определяется теми же генами, которые кодируют совместимость или несовместимость пересаживаемых тканей. Эти пахучие вещества через нервную систему влияют на гипофиз, который не случайно называют главной железой гормональной системы. Гипофиз в свою очередь регулирует образование других гормонов, в том числе тех, которые влияют на половое поведение и могут предотвращать имплантацию.

По-видимому, для предотвращения слишком частого блокирования беременности самки издают запах, препятствующий блокаде, так что если несколько самок живут вместе, то влияние самца-чужака нейтрализуется.

Блокада беременности у мышей позволяет самцу, появившемуся позже, заменять неродившееся потомство от другого самца собственными детенышами. Некоторым особям это может дать преимущество в отборе — после них остается более многочисленное потомство. Будет ли это полезно для вида в целом, зависит от того, обладают ли выигравшие самцы и другими положительными свойствами.

Роль особей, не участвующих в размножении

Как показывает пример с пчелами, один из главных результатов кин-отбора — то, что и не размножающиеся особи становятся генетически полезными. Как полагают, этот способ "непрямого размножения" играл важную роль и на ранних этапах эволюции человека, который жил небольшими группами, в которых все состояли в тесном генетическом родстве. Не размножающиеся, т. е. старшие члены такой группы, видимо, обладали лучшим здоровьем и были умнее своих сородичей, что и позволило им достичь преклонного возраста. Если они способствовали выживанию группы, то тем самым они передавали свои гены потомкам.

Альтруизм и современный человек

"Альтруизм", описанный выше — не совсем то, что мы называем альтруизмом в сфере морали. Это скорее непотизм, сохраняющийся также и у человека как продолжение биологического феномена альтруизма по отношению к генетически родственным особям. Он скорее всего будет проявляться по отношению к членам той группы, к которой человек принадлежит, в наиболее явной форме — по отношению к родным. Другое его проявление — лояльность к представителям той же социальной, религиозной или политической группы; такой лояльности часто сопутствует ксенофобия, т. е. враждебность к чужим группам. Подобные симпатии и антипатии, конечно, обусловлены культурными факторами, поскольку между членами этих групп нет какого-то особого генетического сходства. Но о том, что такое поведение имеет все же некоторую генетическую основу, говорит легкость, с которой оно может быть внушено. Ксенофобию можно, хотя и с трудом, преодолеть путем широкого образования (как это видно на примере борьбы с расизмом), но любой демагог легко может вызвать обратный сдвиг.

Альтруизм, более возвышенный по сравнению с непотизмом, свойствен только людям, да и то не всем. Он проявляется в форме сочувствия страждущим, в желании доставлять удовольствие другим людям и, по-видимому, не имеет столь прямой биологической основы. Вероятно, это лишь непрямое следствие общего повышения умственного развития.

Как мы увидим позже, некоторые из обезьян обладают по меньшей мере "зачатками" сознания — имеют представление о том, что некоторым объектам (в основном другим особям того же вида) свойственны намерения, реакции и чувства, сходные с их собственными. В наибольшей степени это выражено у высших обезьян и особенно у человека. При случае некоторые индивидуумы способны "поставить себя на место другого" или проявить сочувствие, что в конечном счете может приводить к альтруистическому поведению. К сожалению, это же может привести и к садизму, когда от страданий других особь получает удовольствие. Это тоже возможно лишь при наличии элементов сознания. Теолог сказал бы, что только люди и, быть может, в меньшей степени некоторые другие приматы способны на то, что мы называем "добром" и "злом".