Поиск по сайту




Пишите нам: info@ethology.ru

Follow etholog on Twitter

Система Orphus

Новости
Библиотека
Видео
Разное
Кросс-культурный метод
Старые форумы
Рекомендуем
Не в тему

Все | Индивидуальное поведение | Общественное поведение | Общие теоретические основы этологии | Половое поведение


список статей


ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ АГРЕССИЯ ЧЕЛОВЕКА
К. Ефремов
Обсуждение [0]

Поведением животных и человека управляет множество инстинктов. Среди них особое место занимает инстинкт территориальной агрессии. Мы следуем ее правилам в той же мере, как, например, инстинкту самосохранения или воспроизводства. Однако, действуя автоматически, мы обычно не осознаем, как влияют на наше поведение агрессивные мотивации. В этом плане нас можно сравнить с теми жителями города, которые уверенно ориентируются в его переулках, хотя и не представляют себе, как выглядит его карта.

“Жители города”… Это не только образное сравнение, но и характеристика современного социума. “Горожане” – примерно так должно переводиться латинское слово “цивилизованные”. Оказывается, цивилизованные нормы поведения, которое мы вырабатываем, в основном сводятся к тому, чтобы подавить территориальную агрессию. Чем лучше человек этому научился – тем более он считается “воспитанным”, “культурным”. Но полностью избавить нас от влияния агрессии не может даже самое лучшее воспитание. Попробуем углубиться в “анатомию” территориального поведения. И если мы поймем его закономерности, возможно, нам станет легче объяснять поступки окружающих.

ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ УЧАСТОК

Всякому живому существу необходим свой ресурс пространства: лужайка, островок леса или целое море, где оно сможет искать пищу, спасаться от хищников, размножаться, да и просто пребывать. Но не всегда территория может вместить всех желающих. Поэтому приходится отстаивать свое “право на остров”. Едва какая-нибудь мышка (равно, как и медведь) попадает на новый участок – скажем, склон холма – она обследует и метит его, после чего этот клочок приобретает для нее некоторую ценность: становится “своим собственным”. Поэтому наша мышка смело охраняет его от вторжения чужаков. То есть клочок земли уже не клочок, а – бери выше – индивидуальный участок. Это превращение происходит не сразу, а благодаря развертыванию особых механизмов поведения.

Знакомство с территорией начинается с реакции открытого поля. Физиологи обнаружили, что, попадая в незнакомую обстановку (скажем, вынесенное из клетки на середину комнаты), животное затаивается. При этом прочая деятельность (например, жевание капусты или вылизывание шерстки) угасает, а в коре мозга разливается торможение. Человек также ощущает это состояние, описывая его как “замешательство”, “минутное ошеломление”.

После этого развивается ориентировочная реакция: усиливаются движения глаз, ушей и носа (это называют рефлекс нацеливания), повышается тонус мышц. Дыхание и сердцебиение вначале замирают, а затем учащаются. Кора мозга активируется. Ориентировочная реакция – это мощный и древний механизм, позволяющий быстро отреагировать – и, быть может, спасти свою жизнь. Его силу ощущает и человек, когда, например, дремлет и вдруг пугается резкого звука. Расслабленное состояние как рукой снимает. Адреналин! Кто из нас не чувствовал, как “захватило дух” или “сердце захолонуло”? Человек вздрагивает, подпрыгивает, озирается. Мобилизуется система восприятия: пальцы нервно перебирают предметы, ноздри раздуваются, а уши… Нет, ушами мы прядать не можем, однако зачаточные мышцы скальпа все-таки натягиваются, сдвигая ушные раковины назад. Это придает лицу неуловимое выражение настороженности, испуга.

Следующий этап – поиск укрытия. Ориентировочная реакция прекращается, и животное спешит куда-нибудь спрятаться. А когда найдет укрытие и немного успокоится, переходит к исследовательской деятельности – начинает совершать “вылазки”. При этом мозг создает “когнитивную карту” местности. У хищных животных ориентировочно-исследовательская активность выше: для охоты местность нужно знать лучше, чем для сбора растительной пищи. А среди приматов повышенной хищностью выделяется именно человек. Поэтому участки мозга, отвечающие за пространственную память у него развиты

особенно хорошо. Для человека также важно иметь укрытие, “базовый лагерь”, откуда начнется обследование. Это может быть “своя” комнатка в мансарде, прихожая, где оставлена верхняя одежда, знакомый ресторанчик в городе, где ты еще новичок…

Во время исследования важно найти хорошие ориентиры. У животных они служат не только путевыми вехами, но и “заявочными листами”, на которых оставляются метки своего присутствия. Хищные птицы помечают отдельно стоящие скалы или сухие деревья хорошо заметным белым пометом. Благодаря острому зрению они издали видят, занята ли данная территория конкурентами. Также поступают и звери, нанося на кусты или кочки пахучие вещества. Задача маркировки – передать соседу, конкуренту или партнеру первостепенный сигнал языка животных: “место занято” или попросту “я!”. Этот сигнал адресован и самому себе – воспринимая собственные метки, животное чувствует себя спокойнее: “я дома”.

СВОЁ – ПОМЕТИТЬ!

Маркировка может быть нацелена на любой канал коммуникации, или, проще говоря, орган чувств. В качестве визуальных меток животные (от насекомых до приматов) используют как собственную внешность, так и неживые объекты. Например, врановые птицы любят устроить в своих гнездах целый склад блестящих вещиц, а орлы вплести в него зеленую ветку. Посадите ручного сокола на перчатку-крагу и внесите его в помещение (или в салон автомобиля) – он сразу сделает белую кляксу. Если ее вытереть, сделает новую. Подойдет кто-нибудь повосхищаться красивой птицей – получит кляксу на сапоги: “я!”. Млекопитающие используют визуальные метки нечасто, например, когда медведь сдирает кору высоко на дереве: “я огромный!”. Или когда дикие кошки царапают сухое дерево (потому-то их домашние собратья любят “точить когти” о наши диваны и кресла, заявляя – “я тоже здесь живу!”). Приматы, с их мощным зрением, визуальное мечение очень уважают. Они надкусывают и ломают ветки, мажут деревья, камни и самих себя цветной глиной (а может и чем-нибудь похуже). Обзавестись акварельными красками для обезьяны – целое событие! Половину она, пожалуй, съест, а другой перепачкает все вокруг. Рассерженные обезьяны особенно склонны к “вандализму”. Рассерженный шимпанзе, чтобы самоутвердиться, может ободрать листья и ветки с целого деревца: “я-аа!!”.

Еще один способ мечения – тактильный. Он чаще используется теми видами, которые обитают тесными группами, да еще и в закрытых убежищах. Кстати, этот образ жизни присущ и большинству детенышей птиц и зверей, вырастающим в гнезде или норе. Для них тактильное мечение особенно важно. Стремление прижаться к боку, потолкаться (и тем заявить “я!”) это отчасти проявление конкурентной борьбы, которая может завершаться истреблением слабейших собратьев. Так ведут себя не только кукушата, появившиеся на свет в чужом гнезде. Большинство птенцов рефлекторно разгибают конечности, если их спина прикасается к опоре. Таким манером они выталкивают из гнезда (если позволяет высота стенок) яйца и птенцов, вылупившихся позднее. Иначе родители не прокормят весь выводок, и тогда не выживет никто. Так стратегия “умеренного братоубийства” оказывается выгодной для вида в целом.

Химическая маркировка распространена в мире млекопитающих. Они метят пахучими веществами не только индивидуальный участок, но и остатки трапезы, свои гнезда и сородичей. Им помогает мощное обоняние и наличие особых желез, выделяющих одоранты и феромоны (первые создают индивидуальный запах, вторые еще и влияют на поведение и обмен веществ соседей – подобно гормонам).

Мечение сопровождается определенными ритуальными действиями. Так при виде соперника, собака поднимает ногу и слегка брызгает мочой, а затем скребет лапами по земле (ничего на самом деле не “зарывая”, зато оставляя выделения пахучих желез, расположенных между пальцами). Также поступают и кошки. Если наказать вредного кота, он поспешит оставить мочевую метку где-нибудь на запретной территории (например, на кровати хозяев), заявляя “врешь!! мое место!”.

Химическая маркировка широко используется и во время ритуалов приветствия. Для начала – чтобы заявить о себе. Собака, например, делает это, виляя хвостом (при этом особые железы у его основания распространяют летучие вещества): “я, твой товарищ, здесь!”. Если же она пугается, то поджимает хвост, закрывая путь флюидам: “меня нет”. Аналогично действует кошка: она трется мордой о ваше колено, мурлычет (распространяя одоранты с дыханием) и покачивает напряженным хвостом. Еще во время приветствия животные стараются пометить партнера, сделать его “своим”. Поэтому ручная крыска может украсить вашу одежду капельками мочи.

Звуковые метки чаще используют птицы, распевая на деревьях. У этих веселых песен один и тот же перевод: “здесь я!”. Одни адресаты – соперники – истолковывают его, как сигнал держаться подальше, а другие – партнеры – как приглашение. Привлекающие звуковые метки используют не только брачные партнеры, но и, скажем, детеныши, которые постоянно попискивают и поскуливают (что стимулирует родительскую заботу и покровительство).

Среди млекопитающих лишь немногие предпочитают метить не запахом, а звуком. Все они в чем-то уподобляются птицам. Это рукокрылые, приматы (обитающие в кронах деревьев), и еще одни “жильцы вершин” – только подводного царства – китообразные. Все они используют систему сложных и продолжительных звуков (“птичий язык”). У приматов мечение звуком – на первом месте. У некоторых из них (например, ревунов или гиббонов) территориальная песня разносится на многие километры. На втором месте – “ритуалы пачкания”, на третьем – “ритуалы разрушения”. Все три ритуала можно вкусить в полной мере, если запереть обезьянку у себя в комнате (и уже через час ощутить, насколько хорошо ведут себя даже самые “плохие” человеческие дети!)

После того как участок помечен, нужно следить за тем, чтобы на него не посягнул чужак. Для этого служат особые паттерны патрулирования: регулярный обход периметра своего участка, изучение ориентиров и обзор окрестностей. Это делают не только лемуры, лисицы, леопарды, но и деревенские мальчишки.

ЧЕЛОВЕК МЕТИТ МИР

Человек – все, о чем мы говорим, применимо и к нему. Особенно, если он не скован многочисленными этическими запретами – как ребенок. Что, например, произойдет, если он попадет в незнакомое помещение? И просьба не одергивать – пусть малыш действует как хочет! Скорее всего, в самом начале он замрет и даже присядет (реакция открытого поля). Затем начнет обследование, залезет в ящики стола. Походя дотронется до больших заметных предметов. А когда освоится, то начнет безобразничать: бегать, кричать, ломать вещи, и даже намочит в штаны (разные виды маркировки).

По своему стремлению метить мир, человек – чемпион среди прочих видов. Он начинает “маркировку и присвоение” с первых минут жизни – криком. Вообще-то, довольно странно представить, чтобы, попадая в мир, полный хищников (и раздражительных мужчин), такое вкусное и беспомощное существо, как новорожденный человечек, заявляло о себе громким и продолжительным криком. У большинства зверей и птиц детеныши предпочитают затаиться, и лишь с появлением родителя издавать писк. Человеческий же младенец может кричать во всю глотку, прерываясь только на еду и сон.

Этот факт ученые объясняют так. Во-первых, младенец постоянно оказывается в ситуации разлучения с матерью. Пример сдержанной вокализации, приведенный выше, характерен для детенышей, растущих в норе или гнезде. У приматов все наоборот: детеныш все время держится за шерсть матери и помалкивает. Но если оторвется от нее, начинает голосить: “я потерялся!! возьмите меня!”. У “природных людей” дети первого года жизни почти не расстаются с мамкой: лежат у нее на руках, висят за спиной, обоняют и осязают ее тело, приникают к груди. Поэтому они растут удивительно спокойными и кричат, только если у них что-то болит. А цивилизованный ребенок почти постоянно испытывает “стресс разлучения”. И тревожный крик входит у него в привычку: укрепляются легкие, голосовые связки и активизируются центры вокализации в мозге. Но это лишь первое объяснение. Второе – присущая человеку избыточная территориально-маркировочная агрессия, которая у маленьких детей проявляется с особой силой. Чтобы их заметили, проявили заботу, попросту не задавили, приходится заявлять о себе: уа-аа!!

Едва научившись ползать, ребенок спешит разломать и отправить в рот всякий предмет, до которого доберется. Он грызет ножку от табуретки, колотит игрушки и чиркает карандашом в мамином паспорте. Став старше и самостоятельнее, дети уже не требуют постоянной опеки. Поэтому их территориальная агрессия снижается. Они уже не стремятся к тому, чтобы окружающие хлопотали и кудахтали над ними, чтобы и по первому требованию отдавали вещи: “дяй!”. И все-таки они это умеют… Залезшие в заброшенный дом (на ничейную территорию) мальчишки непременно оставят запаховые и деструктивные метки (потеки мочи, окурки, разбитые стекла), а также “наскальные рисунки”. Что бы там ни наделали или начеркали дети, смысл один: “Здесь бы я!”.

У подростков – новый скачок маркировочной агрессии. Так и хочется разбросать посреди прихожей громадные вонючие кроссовки, а в углу комнаты – заношенные футболки и носки, оклеить комнату изображениями кумиров и заполонить ее сувенирами (чаще откровенным хламом)… Собираясь с товарищами в большие группы, подростки чувствуют себя в безопасности и запускают маркировочную агрессию на полную катушку: много курят и плюются, нарочито шумят, хохоча и слушая магнитофон (раньше бренчали под гитару). А еще – совершают акты вандализма. Как след мочи понуждает кота задрать в этом месте хвост, так и царапина на стене лифта вызывает у подростка неудержимое желание нанести ответную метку. Граффити, разбитые лампочки, погнутые перила – это то же самое, что и дерево, ободранное молодым шимпанзе (помните?). Маркировочная агрессия подростков не остается без внимания окружающих: мужчины свирепеют, старушки возмущаются, а мальчишки испытывают затаенное восхищение…

Но ведь она есть и у взрослых. Только принимает скорее конструктивный, нежели разрушительный характер. Например, зайдя в холостяцкое жилище, женщина восклицает: “Ну и беспорядок!” – и принимается за работу. По сути, она старается удалить метки хозяина, пряча дорогие его сердцу спортивные кубки, подметая пол и переставляя стулья. А взамен наносит свои: кухонные запахи, расставленную на полке косметику, детали одежды, забытые как бы “случайно”. Эта деятельность агрессивна, поэтому она может стать поводом для конфликтов и изгнания.

Приоритетное право мечения принадлежит доминантам, которые подавляют подчиненных. Самые преданные “подчиненные”, живущие в наших квартирах – собаки. Они легко приучаются “терпеть” до выхода на улицу не потому, что тот уже пропитался ее запахом (как полагают многие), а потому, что эта территория принадлежит хозяевам. Претендовать на нее собаке нельзя – о чем ей недвусмысленно заявили, тыкая мордой в лужицу. Однако если в дом пожалуют четвероногие гости, самая воспитанная собака может “поднять ногу” на дорогой сервант: “я тоже охраняю этот участок!” (Вдруг право ее хозяев на эту территорию покажется гостям неубедительным).

Обычно люди ведут себя именно как “хозяева участка”, когда “пилят” дочку-подростка, если та надушилась, или ругают сына, раскидавшего свои вещи. А хозяйка какого-нибудь школьного кабинета действует еще строже, ведь ее атакуют сразу десятки претендентов на территорию (и каждый вдобавок низкого ранга и “гипермаркировочного” возраста). Поэтому сама она форсирует голос, издает мощный запах и укрепляет лицо “броней” из косметики и здоровенных сережек. Но если так же поступит нескромная восьмиклассница, получит выговор: нос не дорос.

Маркируя территорию, человек действует автоматически, неосознанно. Как мы узнаем, что в этом лесу есть птицы? Они поют. А как мы узнаем, что в соседнем кабинете есть дети? Они шумят – и их шум несет единственную информационную нагрузку: “Я!”. В лагере вожатые не разрешают детям вскакивать и говорить, пока не прозвучит сигнал подъема. И все-таки, малыши не могут удержаться, чтобы, едва открыв глаза, не огласить летнее утро своими “гы-гы!”, “ха-а!!”, “эй, ты чё, спишь?” Как же это похоже на пробуждение птиц, которые вначале щебечут отрывочно и невнятно, а затем как распоются! Или на то, как проснувшийся петух начинает горланить что-то вроде: “Здесь я! Здесь петух Петро!” А сосед его кукарекает в ответ: “А здесь петух Степан! Только сунься в мой курятник!”

Но голос человеческих детей выражает не только индивидуальность. Общественные виды любят пошуметь не поодиночке, а вместе, и тем громче, чем больше участников хора. Эти “социальные крики” означают не просто “я”, а “я и мы”, или еще точнее: “я – и мои они!” Если, находясь в коллективе, ребенок не шумит, значит, он испытывает дискомфорт, быть может, болен или напуган. Или асоциален – и не желает считать соседей “своими”, вплетать свой голос в общий хор.

Частенько “плохое поведение”, за которое мы осуждаем детей, является естественной маркировочной активностью, предписанной самой природой. Ребенок всегда найдет способ дать о себе знать. Заткните уши и отвернитесь – он постарается с сопением заглянуть в лицо, заслонить телевизор, дернуть за локоть или пихнуть в бок. А если вас не проймешь и этим, то расшибет себе лоб и разрыдается – только попробуй остаться равнодушным.

МЕЧЕНИЕ – ЭТО ТРУД И ОТДЫХ

Размечая и присваивая мир, человек (в отличие от других видов) стал активно использовать искусственные приспособления. Вероятно, труд имел для древних людей не только прагматическое, но и семантическое значение. То есть, обрабатывая сверкающие камни, они создавали не столько “инструмент добычи бифштекса”, сколько оригинальные “метки мира”. Причем делали это привычным для приматов способом – стереотипным разрушением, откалыванием кусков. Это подтверждается, во-первых, тем, что человек изготовлял их гораздо больше, чем того требовало добывание пищи. Во-вторых, он миллион лет следовал единому канону, не пытаясь его изменить. В-третьих, люди каменного века придавали большое значение эстетическим свойствам орудий.

В эпоху голоцена (последний десяток тысяч лет) появился новый подвид человека (ученые называют его Homo sapiens recens – “современный, рецентный”). Это великий умелец выживать в условиях перенаселенности. Он применил более искусный способ “метить мир”, объединив ритуалы “разрушения” и “пачкания”. Объект не просто подвергался деструкции, но буквально стирался в порошок. А затем этот “прах” перемешивался, чтобы вылепить из него новую, “свою” форму.

Так истиралось сырье – зерно, глина, руда, мел с тем, чтобы получить хлеб, горшок, металлический слиток или покрыть дом известью. Некоторые антропологи полагают, что гончарство, металлургия, земледелие, приготовление пищи из муки возникли именно как сакральные обряды “манипуляции с прахом”, и принесли экономическую выгоду лишь по мере технического усовершенствования. В своем роде это продолжение детской игры в “куличики”. Первые “хлеба” были скверными лепешками, “посуда” – ситом, обмазанным глиной, а “металлические орудия” – слитками из грязной меди. Это не столько полезные изделия, сколько предметы культа, создатели которых, кузнец, горшечник и мельник еще долгое время наделялись колдовскими качествами.

А наши дети учатся этому ритуалу, когда “варят суп” из глины, мух и бумажек, “пекут пирожки” из грязи (обезьяны так не играют). (Кстати, подобным образом они собирают “конструкторы”, вроде “Лего” – а точнее, разбирать – разламывать ту модель, которую предлагает фирма-изготовитель, чтобы выстроить нечто неуклюжее, зато – свое!)

Да, дети любят дети повозиться в грязи, перепачкаться краской… Только дай им волю. А что если действительно – дать? Но сперва сделаем небольшое отступление.

Наше воспитание – это постоянное сдерживание инстинктов: “Перестань! Не безобразничай!” – Так одергиваем мы детей, да и самих себя. Но разве дикие животные или люди, ведущие природный образ жизни, “безобразничают”? Нет, они в любом случае делают то, что им предписано природой. В цивилизованных же условиях мы просто вынуждены вводить сотни новых ограничений. Однако это легко объяснить нашему духу, но не телу. Тело страдает – испытывая стресс, приобретая патологии. Особенно страдает нервная система. И хорошим отдыхом и даже терапией становится… простое снятие ограничений, следование своему естеству.

Природные инстинкты – это отнюдь не что-то ужасное и жестокое. Среди них, например, потребность в движении. (Кстати, давно ли вас посещало желание съехать по перилам, “покачаться” на двери, побежать стремглав? Давно – эти желания мы “упекли за решетку” еще в детстве).

Есть еще один обычно подавляемый инстинкт – водный. Большинство приматов воды боятся и избегают. А человек – любит! Попробуйте привести на пляж тысячу кошек или обезьян и затащить их в воду – не выйдет. А детей – наоборот – попробуйте от этого удержать! Гуляя в парке, люди обязательно подойдут к пруду. А дети – постараются пробраться к самой воде. Дотронуться до нее. Снять башмачки и ступить в воду. Закатать штаны и войти по колено. И вот уже целиком плюхнулся в воду этот “озорник”, одетый в лучший выходной костюм! В чем дело? Опять “плохо себя ведет”?

Ученые полагают, что наши предки предпочитали жить около моря или больших озер. Там всегда больше пищи – ракушек, крабов, корневищ. Поэтому преимущество получили те группы “пралюдей”, которые не боялись воды, а напротив – любили в ней “копошиться”. Возможно, одной из причин становления двуногости, потери шерсти, развития чувствительной кисти и длинных волос на голове (за которые мог держаться ребенок в воде), стал “полуводный” образа жизни. И еще одно – поведенческое качество – влечение к воде. Неудивительно, что дети в массе любят купаться. И что прекрасным отдыхом для них становится “возвращение к водному естеству”, например, поездка на море.

Стремление “пометить мир” – тоже сильный инстинкт, подавление которого стоит нам немалой нервной энергии. И даже способствует “поломкам души”, усугубляя подавленность, фобии, которые часто соседствуют со скрытой агрессией, способностью “сорваться”, “психануть” и совершить антиобщественный поступок. Как вернуть таких детей в норму?

Сегодня при коррекции поведения детей психологи все чаще используют арт-терапию, которая по существу является “терапией неограниченного мечения”. Ребенку создают такие условия, чтобы он не боялся испачкаться и что-нибудь испортить. Например, он может зачерпывать руками краски и размазывать их по стенам и по себе. Или кидаться глиной, лепить из нее что ему заблагорассудится.

Вообще-то нечто похожее дети делают и на занятиях в садике, и на школьных уроках: рисуют, лепят. Но там они всегда закрепощены жесткими рамками: листа бумаги, правил поведения, темой урока. А при арт-терапии движения можно делать с широкой амплитудой: кидаться краской, валяться в ней, рисовать огромные пятна вместо “аккуратных буковок”… Постепенно внутренние зажимы исчезают, душа “расправляется”. Точно также подавленным детям полезны и другие упражнения на развитие, скажем так, территориальной агрессии: покричать со всей силы, побегать по пустой зале, раскинув руки, дотронуться до возможно большего числа вещей за минуту, потолкаться плечами, покидаться пучками водорослей или глиной…

Два полюса, две сущности у человека: с одной стороны природная, инстинктивная, с другой – разумная, рассудочная. И чтобы воспитание было гармоничным, а жизнь яркой, следует уделять внимание и тому, и другому.

Мы не обсудили еще один поразительный инструмент, который позволил человеку пометить любой объект мира: звезды, горы, людей, да что угодно. Это язык. Наделяя вещи названиями, мы делаем их знакомыми, вводим их в свою картину мира. Дать имя – значит почти присвоить. Когда тебе дали имя – ты “свой”. Кстати, во многих обществах было принято тщательно скрывать свое настоящее имя, данное при рождении или во время обряда посвящения. Кто его узнает – приобретёт над тобой магическую власть. Поэтому в быту пользовались прозвищами (наименованиями, лишенными сакрального смысла).

С маркировочной сущностью языка связаны такие явления, как обзывательства и дразнилки (даже если люди будут многократно произносить твое полное имя, это будет раздражать и обижать), стремление использовать клички вместо имен, употреблять “запретные слова”, придание агрессивной окраски вопросительным формам речи и многое другое. По существу, территориальная агрессия – один из важнейших факторов развития языка.



2005:02:01
Обсуждение [0]