Поиск по сайту




Пишите нам: info@ethology.ru

Follow etholog on Twitter

Система Orphus

Новости
Библиотека
Видео
Разное
Кросс-культурный метод
Старые форумы
Рекомендуем
Не в тему

Все | Индивидуальное поведение | Общественное поведение | Общие теоретические основы этологии | Половое поведение


список статей


Индивидуальность у животных: "я" или "республика инстинктов"
В.С. Фридман
Обсуждение [0]

    Конрад Лоренц привёл превосходное доказательство отсутствия индивидуального «я» как центра принятия решений в процессе коммуникации у низших позвоночных. У подавляющего большинства видов цихлид, обладающих сложным брачным поведением, высокоразвитой заботой о потомстве, икрометание и оплодотворение происходят без сколько-нибудь заметного подъёма возбуждения взаимодействующих самца и самки. Максимум возбуждения самца и самки приходится на вступительные демонстрации в брачного ритуала. Им присущи и максимум «танцевальности» в движениях рыб, и яркости красок, которые отражают максимальный уровень возбуждения. Затем степень экспрессии действий животного и выражаемый ею уровень возбуждения постепенно падают и минимальны на стадии консуматорного акта брачного ритуала (в поливании молоками выметанной икры), хотя стереотипность исполнения последовательных демонстраций поддерживается примерно на одном уровне на всех стадиях процесса. Оплодотворение икры у Etroplus maculates даже вызвало комментарий одной из сотрудниц Лоренца: «Он делает это так вяло, что это похоже на добродетель» (Лоренц, 1998: 342).
    У птиц и млекопитающих (выше «уровня проявления индивидуальности») дело обстоит в точности  наоборот. Здесь максимум возбуждения приходится не на начальные действия, а на консумматорный акт: спаривание, оплодотворение, умерщвление добычи хищником, или прямое нападение в акте ритуализованной агрессии. Как пишет Лоренц: «При наблюдении таких форм поведения трудно избежать впечатления, что пламя возбуждения охватывает весь организм… Этот фейерверк общего возбуждения и – с субъективной стороны – жгучее чувственное наслаждение никоим образом не являются лишёнными функций эпифеноменами, побочными продуктами, а составляют неотъемлемые части физиологического механизма, способного извлекать информацию из успеха и неудачи» (Лоренц, 1998: 342).
    Не погрешая против объективности этологического анализа (зоопсихология – совсем другое дело!), индивидуальность животного (индивидуальное «я», соответствующеё безличному Ich З.Фрейда) определяется как автономный центр принятия решений в поведенческом процессе, надстраивающийся над «республикой инстинктов». Именно «я» как определённой субстанции (в логическом смысле) приписывается (как акциденция) всё то неповторимое и особенное в физиологии, психике, внешних реакциях, социальной позиции индивида, что специфично именно и только для данной особи, отличается от соответствующих синдромов тех же признаков у других и сохраняется от взаимодействия ко взаимодействию, при переселении из одной группировки в другую до такой степени, что может быть связано с определенным именем и обозначено им. Как центр принятия решений в процессе коммуникации индивидуальное «я» противопоставляется «республике инстинктов» во внутреннем мире особей и потокам сигналов во внешнем мире, и взаимодействует с ними по «правилам» соответствующей системы. 
    Данный синдром индивидуальных особенностей животного образует атомарную характеристику индивидуального «я», релятивная характеристика «я» особей в сообществе описывается их социальной позицией – тем уровнем напряжения, с которым особи выполняют собственную социальную роль, поддерживая и улучшая собственный социальный статус во взаимодействии с аналогичными индивидами.    Здесь существенны качественные и характеристики стресса, испытываемого особью при реализации ролеспецифического поведения в сообществе вопреки сопротивлению партнёров.  Качественное своеобразие (и количественная интенсивность) стресса, испытываемого особью, зависит от типологических характеристик того спектра социальных ситуаций, которые животное в данном сообществе пытается контролировать или, напротив, не берётся контролировать никогда, так как люди в «обществе индивидов» (Жуков, 1997; Элиас, 2001).
    В таком случае, собственный центр принятия решений по ходу реализации поведения животного – индивидуальное «я», надстраивающееся над «республикой инстинктов», появляется только на уровне врановых, попугаев, ткачиков, хищных млекопитающих и других высших позвоночных. Проявление индивидуального «я» в сфере социальной коммуникации (в поведении самообеспечения индивидуальность животного легко обнаруживается уже у рыб, см.Будаев, 1998) маркировано появлением дружеских альянсов индивидов, не связанных ни системой соподчинения, ни конкурентной борьбой, но лишь взаимным тяготением друг к другу и взаимной поддержкой. Только на этом уровне индивидуальность животного впервые появляется в процессах коммуникации и других аспектах жизни индивидов в сообществе.
    Обособление индивидуального «я» как центра принятия решений, распространение его влияния на коммуникативных процесс ведёт к постепенному умалению эффекта «республики инстинктов». Но для большинства групп позвоночных сомнительно само существование какого-то определённого «я», постоянно существующего на всём протяжении поведенческого процесса (не меняется от одного взаимодействия к другому, или в случае смены контекста), которому можно приписать зарегистрированные уникальные поведенческие черты и другие индивидуализирующие характеристики поведения, состояния и пр. 
   Между прочим, именно поэтому не оправдываются надежды, что исследования коммуникации животных прольют свет на характер когнитивных процессов «внутри индивида», реагирующего на сигнал, что позволят определить, «понимает» он значения сигналов или нет (или «покажут» ментальные отражения сигналов во внутреннем мире животных-участников коммуникации см. Cheney, Seyfarth, 1990, 1997). Видимо, этим путём невозможно полностью создать объективную Theory of Mind применительно к животным, и особенно к не-приматам. Даже в отношении антропоидов, все достижения в исследовании интеллекта животных и предположения, касающиеся Theory of Mind, остаются предположениями без создания специализированных языков-посредников для организации диалога исследователя с животным вне жёстких рамок экспериментальной ситуации.
   Коммуникативные сигналы, на которые животное отвечает определённой реакцией, потому и не стали «орудием», способным «вскрыть» внутренний мир, «представления» и «намерения» индивидов именно потому, что само реагирование осуществляется по лоренцеву механизму, «настроенному» на определённые сигналы коммуникативной сети и почти независимому от «отражений» сигналов во внутреннем мире индивида. Соответственно, он не требует никакого индивидуального «я» для автоматического осуществления процессов считывания и передачи информации общевидовым механизмом.
   Другое дело, что нет никаких оснований утверждать отсутствие у животных специализированного «языка» в связи с крушением этих надежд (см. Cheney, Seyfarth, 1997). Просто обмен знаками внутри сообщества, опосредующий информационный обмен, у низших позвоночных – ниже пунктирно-приблизительно обозначенного нами уровня «появления индивидуальности» у руля процессов коммуникации - происходит помимо участия индивидуального сознания и индивидуального «я». У человека же, напротив, целиком замыкается на «я» индивидов и связанные с ним концепты ситуации (см.выше).
Это значит безусловную невозможность осуществления интроспекции внутреннего мира животных, опираясь на значения их собственных сигналов – по ним можно прогнозировать следующие реакции животного, но не понять, что оно «думает» и «чувствует», и, главное, «думает» и «чувствует» ли оно что-то вообще, выдавая во внешний мир реакции, типологически сходные с нашей агрессией, страхом, сексуальными проявлениями и пр. (см.Мантейфель, 1989). Сигналы низших позвоночных относятся к фактам и возможностям внешнего мира, из которых определенные решения и планы действий животного следуют как бы автоматически, а не «объявляют» принятое индивидуальное решение и «основания» для него, будь то определённый уровень мотивации, появление определённых партнёров и т.п. В то же время знаковые средства человеческого общения и системы ad hoc сигналов высших приматов описывают и «обозначают» именно решения и действия индивидуального «я» (см.Черниговская, 2006).
   Поэтому для исследования интеллекта животных, в особенности для определения «верхней планки» когнитивных и интеллектуальных способностей, необходимо создание специфического языка-посредника, который способен поддерживать определённый «диалог» межу человеком и животным в связи с поставленной экспериментальной задачей. На настоящий момент это удалось только для антропоидов и, с некоторыми ограничениями, для попугая жако (Psittacus erithacus) в известных опытах Ирен Пепперберг (http://www.alexfoundation.org/research.htm).
   Между прочим, аналогичная задача создания искусственных знаковых систем, замещающих естественный язык, давно решается в дефектологии. Здесь необходимо поддерживать общение с «проблемными» детьми, чтобы дать им сколько-нибудь полноценное развитие (Фрумкина, Браудо, 2000). Соответственно, если для человека умение обращаться со знаками и использовать знаки всегда связано с надлежащим развитием интеллекта и психики, а процесс усвоения знака представляет собой приобретение знания о чём-нибудь, то для животных использование знаков (и вообще сигналов) видоспецифической сигнальной системы – вопрос не психики, а социальной компетентности индивида. Социальная компетентность особи в сообществе с определенной структурой отношений сводится к способности «в нужное время и в нужном месте» настроиться на воспроизводство определённых сигналов и ретранслировать их по «общей» коммуникативной сети в соответствии с «правилами» видоспецифических механизмов коммуникации.
   Животные-участники общения (речь идёт в первую очередь о группах позвоночных ниже «уровня появления индивидуальности») фактически взаимно считывают информацию с сигнальных последовательностей друг друга, а не взаимно воздействуют стимулами, как считали «классические этологи». Этим они подобны техническим устройствам, считывающим информацию, и способным делать «силлогистический вывод» на основании информации из исходных посылок, т.н. «машинам Тьюринга». Одна из них описана в книге С.Пинкера «Язык как инстинкт» (2004: 65).
   Если у высших позвоночных (особенно приматов) индивид – центральный участник взаимодействия, то в социальных взаимодействиях низших он не является самостоятельным актором. Индивиды, вступающие в социальный контакт – лишь агенты реализации некого видоспецифического ритуала: их единственная задача «сцепить» подходящих компаньонов в рамках общего поведенческого стереотипа, а дальнейший коммуникативный  «диалог» развивается автокаталитически и направленно в ответ на определённые – столь же закономерные – сигналы от партнёра извне, то есть «автоматически». Поэтому пик индивидуального возбуждения и индивидуальных усилий здесь приходится на начальные стадии взаимодействия: они «натягивают» коммуникативную сеть между исходно независимыми и «эгоистичными» индивидами, делают  их социальными компаньонами с координированной и сопряжённой активностью, поддерживающей устойчивость системы.
   Естественно, возбуждение и напряжение индивидов будет максимально на столь критическом этапе перехода от независимости и эгоистичности к вовлечённости в коммуникативную сеть и полной социальной компетентности. До этого «Рубикона социальности» у низших позвоночных поведение особи формируется в первую очередь стремлением минимизировать риск, уходя от разрешения проблемных ситуаций в случае каких-либо столкновений с партнёром, социальной опасностью, территориальным конкурентом и пр. потенциальными компаньонами. После - та же самая проблемная ситуация побуждает социализированных индивидов к её разрешению через направленный выбор специфических программ поведения (сигнального свойства) в специфической ситуации в ответ на определённые сигналы партнёра и реализацию их по «правилам», устанавливаемым системой. Ещё раз повторюсь: первое, и второе, и третье, всегда связано с дополнительным риском, который «оправдывается» только ценностью информации, переданной и полученной по коммуникативной сети.
Зафиксировав вышеописанный контраст в организации коммуникативных процессов у высших и низких позвоночных, можно попробовать на филогенетическом дереве подкласса Vertebrata определить «момент появления индивидуальности» в сфере социальной коммуникации, сперва как самостоятельного агента во взаимодействиях определённого класса, а затем как независимого актора, определяющих и классы, и цели взаимодействий. Не должна удивлять постепенность такого процесса: ведь сама человеческая индивидуальность прошла ведь длинный путь исторического развития, также как осознание (культивирование) людьми собственной индивидуальности.
   По всей видимости, индивидуальное «я» существует и у низших позвоночных, но не может быть проявлено в сфере социальной коммуникации, так как та обслуживает устойчивость воспроизводства надындивидуальных систем – социума и популяции в целом и только во вторую очередь – «интересы» самих индивидов. Оно проявляется, например, в процессах обучения и в рассудочной деятельности, а также в психофизиологической разнокачественности особей в популяции, которая включает разнообразие темпераментов, типов реагирования  индивида на проблемную ситуацию и необходимость совершить определённые действия для её разрешения.
Психическая разнокачественность особей в природных популяций (типы темпераментов) отмечена у всех групп позвоночных, даже у костистых рыб, причём во всех случаях типологически соответствует таковой у людей. В частности, к ней также применима известная классификация темпераментов по двумерной шкале «нейтротизм - эмоциональная стабильность» и «интроверсия - экстраверсия» (шкала Айзенка, см.Будаев, 1998). Таким образом, психологическая (психофизическая) структура индивидуального «я» на эволюционной дистанции от рыб до приматов осталась практически неизменной, и лишь когнитивная сложность и коммуникативная компетентность этого «я» (т.е. качества, реализуемые только в сообществе и через социальные взаимодействия с определёнными партнёрами) постоянно и направленно росли.

Источники:
Будаев С.В., 1998. Индивидуальные различия в поведении рыб. Автореф. дисс. канд. биол. наук. М.: 20 с.
Жуков Д.А., 1997. Психогенетика стресса: поведенческие и эндокринные корреляты генетических детерминант стресс-реактивности при неконтролируемой ситуации. СПб, СПбЦНТИИ. 176 с.
Лоренц К., 1998. Оборотная сторона зеркала. Серия «Библиотека этической мысли». 488 с.
Мантейфель Ю.Б., 1989. Физиологические аспекты формирования «внутреннего» и «внешнего» мира у низших позвоночных// Поведение животных и человека: сходство и различия. Пущино, НЦБИ АН СССР. С.62-76.
Овсянников Н.Г., 1986. Биографический метод в изучении популяций млекопитающих// Методы исследований в экологии и этологии. Пущино, С.157-178.
Черниговская Т.В., 2006. Зеркальный мозг, концепты и язык: цена антропогенеза// Физиологический журнал им. И.М.Сеченова. Т.92. №1. С.84-99.
Фрумкина Р.М., Браудо Т.Е., 2000. О знаковых системах, замещающих естественный язык. Как общаться с “проблемными” детьми? // Научно-техническая информация, сер 2. М.: ВИНИТИ. № 4. С.1-10.
Черниговская Т.В., 2006. Зеркальный мозг, концепты и язык: цена антропогенеза// Физиологический журнал им. И.М.Сеченова. Т.92. №1. С.84-99.
Cheney D., Seyfarth R, 1990. How monkeys see the world: Inside the mind of another species. Chicago, University of Chicago Press.
Cheney D., Seyfarth R., 1997. Why animals do not have language. The Tanner lection of Human values. Delivered at Cambridge University at 10-12 March, 1997.


2007:03:31
Обсуждение [0]