Поиск по сайту




Пишите нам: info@ethology.ru

Follow etholog on Twitter

Система Orphus

Новости
Библиотека
Видео
Разное
Кросс-культурный метод
Старые форумы
Рекомендуем
Не в тему

Все | Индивидуальное поведение | Общественное поведение | Общие теоретические основы этологии | Половое поведение


список статей


Социобиология и война
О.А. Гильбурд
Обсуждение [0]

(доклад на научной конференции «4-я мировая война»; Москва, 6-8.11.2005 г.)

 

70-летию этологии и 30-летию социобиологии

посвящается.

 

 

            1. Интродукция.

            Недавно журнал Sience опубликовал «Список величайших научных загадок», в котором под заключительным № 25 значится следующая проблема: Рост населения Земли и ограниченность ресурсов: как достичь всеобщего благосостояния, не опустошив планету? Несомненно, эта научная загадка имеет прямое отношение к теме грядущей мировой войны.

          Большинство авторов определяют войну как организованный вооружённый конфликт между группами (Wright Q., 1965; Eibl-Eibesfeldt I., 1989). Уже из этого определения видно, что война может и должна стать объектом исследования с позиций социобиологии, которую её основоположник E.O. Wilson (1975) обозначил как науку о биологических (генетических) основах социального поведения живых существ, включая человека. Социобиологический анализ войны во многом базируется на изучении механизмов территориального поведения.

В самом общем смысле территория есть ближайшее пространство, наполненное вещами (природными или произведёнными), которое индивид способен контролировать. Контроль над пространством и его организация, приспособление под собственные нужды, присвоение и усвоение этого ограниченного пространства обычно и обозначаются термином «территориальность».

Однако территориальность – это не просто контроль над определенным участком пространства. Это специфическая форма взаимодействий особи со своим окружением, и прежде всего с сородичами – прочими членами своего сообщества. Такие взаимодействия могут быть названы агрессивностью или агрессивным поведением (в этологии они так и называются). Территориальность и агрессивность связаны между собой самым тесным и непосредственным образом. Территориальность как вид социального отношения возникает в результате агрессивности как вида социального взаимодействия. Агрессивность как активное присвоение индивидом ресурсов в сообществе трансформируется в персонализацию среды. Члены каждого сообщества организуют, упорядочивают среду своего обитания, причем делают это прежде всего индивидуально, персонализируя место и некоторые предметы, которые здесь находятся, а уже во вторую очередь осуществляют коммунальную персонализацию среды. В последнем случае все сообщество выступает как субъект, присваивающий и осваивающий определенное пространство. Так, территории обитания разных стай животных-хищников уверенно идентифицируются и членами стай, и чужаками. Между этими территориями сохраняются буферные «нейтральные полосы», которые существенно снижают интенсивность конфликтов между стаями. Нет сомнения в том, что территориальность является всеобщим инвариантом поведения, свойственным всем живым существам, включая человека (Плюснин Ю.М., 1990).

В серии наблюдений в 1960-70 гг. N.A. Chagnon установил, что территориальность или защита территории не могут объяснить военных столкновений между идейцами Яномами. Сначала он обнаружил, что войны ведутся не столько за овладение территорией и для защиты охотничьих угодий, но как информировали его Яномами, в основном из-за женщин (1968). При последующих исследованиях (1974) ему сообщили, что войны ведутся не из-за территории или охотничьих угодий, но касаются лишь суверенитета. Ранее указанный мотив (женщины) был лишь частным мнением информатора, а исследователя интересовали селективные преимущества войны.

Тем не менее, D. Campbell сформулировал этологическую концепцию территориаль­ной агрессивности, которую он опре­делил как «поведенческий синдром защиты и покро­вительства со стороны отдельной мужской особи в от­ношении женской особи или нескольких женских осо­бей и их потомства» (1979). D. Campbell применил её для описания и объяснения «инди­видуальных инстинктов», однако многими современными исследователями она экстраполи­руется и на явления социального порядка (межэтническая, межгрупповая, межрасовая враждебность и войны).

Попытка социобиологического анализа феномена войны вынуждает констатировать существенное противоречие. В социобиологии территориальная аг­рессивность приобретает значение межпопуляционной агрессии, которая способствует увеличению приспо­собленности членов группы, нападающей на другие группы. Межгрупповая агрессивность предполагает терри­ториальность не на уровне индивида, а на уровне всего сообщества. С точки зрения индивидов, входящих в сообщества, эти два уровня «территориальности» несов­местимы, так как индивидуальная территориальная агрессивность подразумевает внутригрупповой кон­фликт между индивидами, направленный на повышение приспособленности своих генов, т.е. своего непосредст­венного потомства. С позиции «социальных интересов» такая агрессивность должна подавляться во имя до­стижения целей межгруппового конфликта. Более того, защита сообщества требует зачастую удаления от бли­жайших родичей и жертвования собственной приспо­собленностью (тем самым и приспособленностью чле­нов семьи) ради защиты или успеха сообщества, а сле­довательно, ради интересов неродственных индивидов. Социобиологическая теория не допускает такого по­ведения. Однако именно межгрупповой конфликт, а не индивидуальный, и есть в прямом смысле война (Плюснин Ю.М., 1990).

 

2. К истории возникновения войн.

Период возникновения войн пока является спорным. В социальных науках придерживаются того тезиса, что война возникла с появлением земледелия. Утверждается, что охотники и собиратели каменного века были миролюбивыми и жили в открытом обществе без территориальных претензий. При этом ссылаются на охотников-собирателей, которые до сих пор живут в нашем мире. В поддержку этого тезиса проводится миролюбие шимпанзе и горилл.

Однако последние исследования поведения высших приматов в естественных условиях обитания показали, что это не так. У шимпанзе была установлена даже деструктивная межвидовая агрессия. I. Eibl-Eibesfeldt (1989) показал, что тезис о неагрессивном и нетерриториальном древнем обществе является не более чем мифом. Даже бушмены, чьё миролюбие воспето многими поколениями этнологов, издавна на наскальных рисунках изображали столкновение с другими бушменами и представителями иных родов. Бушменам известны не только вооруженные конфликты, но и ритуализированная агрессия в форме чёрной магии. Например, бушмены племени Кунг стреляли маленькими стрелами из рога антилопы в сторону врагов, когда хотели причинить им какой-либо вред. Они дискриминируют своих и членов других групп, и это является эмоциональной причиной войны. Специалист по Кунг-бушменам М. Konner (1982) писал об этой проблеме: «Хотя Кунги, как большинство охотников-собирателей, не вели войн и не участвовали в групповых конфликтах, они выражают отчётливое презрение к людям, которые говорят на языке, отличном от Кунг, и даже по отношению к Кунг других деревень, с которыми их не связывают близкородственные отношения, показывая, что если бы они имели технологические возможности и экологическую потребность в ведении войны, они бы начали войну, несмотря на страх перед ней и нежелание её вести».

Археологические данные также никоим образом не доказывают особое миролюбие людей каменного века. R.A. Dart (1949, 1953) указывал, что многие австралопитеки имеют повреждения черепа, которые позволяют предположить применение силы. Даже скептически настроенный по этому вопросу М.K. Roper (1969), изучив весь собранный материал по краниологии австралопитеков, а также краниологический материал питекантропов и останков людей превюрмского и вюрмского периодов, в итоге пришёл к выводу, что большинство повреждений черепов действительно могло быть связано с эффектами насилия (рис. 1).

 

 

Рисунок 1. Дефекты черепов австралопитека и Homo erectus,

имеющие предположительно насильственное происхождение.

  

 А. Моhr (1971) исследовала 158 костных повреждений палеолитического и неолитического периода. Из них 63% подверглись заживлению. Были повреждены: черепа (47 случаев), верхние (16) и нижние (14) конечности, позвоночник (16), грудина (3), тазовая кость (1). Она обнаружила на позвонках и костях нижних конечностей повреждения от стрел с каменными наконечниками. Многие повреждения черепов можно было связать с каменными топорами.

 

3. Биосоциальные предпосылки войны.   

Если индивидуальная агрессия между членами группы животных (включая человека) реализуется на основе филогенетических адаптаций и доведение агрессии до деструкции избегается, то характерным признаком межгрупповой агрессии является то, что использование оружия направлено на серьёзные повреждения и даже умерщвление врагов. Для этого необходимо подавление биологических механизмов агрессии которые отвечают на сигналы подчинения, снижая её уровень, на призывы к умиротворению и пробуждению сочувствия.

В традиционных культурах и в западной цивилизации это достигается  с помощью дегуманизации врага. В технически развитых обществах дегуманизация облегчается применением дистантного оружия, которое убивает на расстоянии и очень быстро. Благодаря этому, данные агрессивные акты проецируются так же, как это происходит при межвидовой агрессии. Противник опускается до существа более примитивного вида. В русле одной из базисных концепций социобиологии, получившей название «генно-культуртная коэволюция», война рассматривается как институт культуры, даже если в ней используются врождённые, инстинктивные особенности человека. Однако это означает, что война доступна влиянию культуры.

К врожденным предрасположенностям войны относятся: 

1) склонность к взаимопомощи членов группы;

2) готовность агрессивно реагировать на угрозу членам группы;

3) мотивация (особенно, у мужчин) к борьбе и доминированию;

4) тенденции к захвату территории и её защите;

5) страх перед посторонними (ксенофобия); маленькие дети реагируют на посторонних как на потенциальную опасность, эта особенность возникла в ходе эволюции;

6) нетерпимость к отклонениям от групповых норм.

Все эти биологические предпосылки играют роль в конфликте, но необязательно ведут к войне, которая предполагает планирование, умение её вести и лидерство. Даже в небольшой группе готовность пойти в военный поход связана с агитацией, исходящей от лидера. В крупных группах военный поход связан с предшествующей пропагандой, которая очень часто организуется на основе тщеславия и жажды власти отдельными лидерами, приводящими группу в движение. Многие из современных государств были основаны именно таким образом.

Для планирования и управления войной необходимо обучение деструктивному использованию оружия. Быстро убивающее оружие позволяет уничтожить противника прежде, чем он успеет послать биологические и психологические сигналы, подавляющие агрессию. Сигналы, подавляющие агрессию, блокируются изображением врага как существа низшего порядка, лишенного человеческого облика (рис. 2). В технологической цивилизации так же, как в традиционной культуре, используется именно эта стратегия. Так туземцы племени Эйпо называют своих противников навозными мухами, ящерицами, червями или обыгрывают их физические и психические недостатки, называя их малорослыми и трусливыми (I. Eibl-Eibesfeldt, 1989).

 

 

                       

 

Рисунок 2. Плакат 1916 года (автор H.R. Hopps, США):

«Уничтожь этого безумного скота!»

 

Наряду с дегуманизацией противника демонстрируется высокий уровень самооценки, который должен создать впечатление элитарности и избранности (рис. 3). Иерархическая структура, благодаря этому, освобождает человека от личной ответственности, перекладывая её на группу и делая ответственность диффузной.

 

                         

 

Рисунок 3. Плакат времён 2-й мировой войны, отражающий элитарность самооценки и иерархическое освобождение от личной ответственности.

 

Эффекты дегуманизации и ухода от ответственности подтверждены рядом исследований (Ваndura А. et al., 1975). Группе из трех испытуемых в период эксперимента предлагали наказать электрошоком других испытуемых за совершённые ошибки. Если испытуемым говорили, что они лично ответственны за интенсивность наказания, тогда они включали меньшую интенсивность напряжения. Однако если им говорили, что их ответственность за наказание составляет среднюю величину от суммы напряжения, которым пользуются три испытуемых, то каждый из испытуемых включал при наказании более сильное напряжение. Еще сильнее действовали дегуманизирующие комментарии о наказуемых. Если испытуемые слышали по репродуктору, который как бы случайно включался, негативные замечания  о своих жертвах, то они увеличивали напряжение; напротив, напряжение снижалось, если они слышали сочувственные или симпатизирующие замечания. В серии ответов агрессивность явно возрастала. Средняя сила шока была меньше, если была обратная связь с информацией о его результатах. Если этого не было, то шок становился более  интенсивным, но только в той группе, в которой испытуемые слышали дегуманизирующую информацию.

           

            4. Идеология войны и становление дарвинизма.

            В период кристаллизации европейского капитализма концепция территориальности претерпела удивительную трансформацию в трудах Томаса Роберта Мальтуса (1766-1834). Мальтус был священником, и его глубоко угнетало зрелище нищеты обитателей трущоб. Он обнаружил, что способность людей и других существ к воспроизведению себе подобных превышает их способность добывать пропитание для потомства.

Мальтус предположил, что население имеет тенденцию расти в геометрической прогрессии, а пищевые ресурсы остаются на том же уровне или, в лучшем случае, растут в арифметической прогрессии. С его точки зрения, неизбежная катастрофа в результате этого процесса может быть предотвращена лишь моральными запретами (половым воздержанием), а в случае неудачи – войнами, голодом или болезнями. Так он объяснил современникам главные, по его мнению, причины тотального обнищания и голода среди англичан в конце XVIII века. По рекомендациям Мальтуса в Англии для бедных были организованы работные дома, куда их заключали, как позднее в Освенцим, без суда. Мужчины и женщины в работных домах содержались сугубо раздельно, чтобы не занимались сексом.

Труды Мальтуса оказали мощное влияние на Чарльза Дарвина (рис. 5). Представив как имманентный и необходимый закон общества борьбу за существование, в которой уничтожаются «бедные и неспособные» и выживают наиболее приспособленные, Мальтус дал Дарвину одну из центральных метафор его теории эволюции. Научное понятие, приложенное к дикой природе, пришло из идеологии, оправдывающей поведение людей в обществе. Что представляет собой процесс борьбы за существование, Ч. Дарвин понял в 1838 году после того, как прочитал «Трактат о народонаселении», написанный Мальтусом в 1798 году.

Известно, что Дарвин так долго медлил с представлением своей работы научному сообществу, что теория эволюции чуть было не пришла в мир с именем другого англичанина-натуралиста. В 1858 году Дарвин получил письмо от Альфреда Рассела Уолласа. В письме были обрисованы общие принципы естественного отбора – почти так же, как в более длинной, но ещё не оконченной рукописи Дарвина. На Уолласа, как и на Дарвина, повлияла работа Мальтуса. Уоллас сформулировал идею эволюционного процесса на основе изучения естественного распределения современных народов и их «состязания» за ресурсы.

 

                             

            5. Агрессия как базис войны.

Важнейшими характеристиками действий и поступков, определяющих взаимоотношения между людьми, а также эффективность индивидуального личностного развития, являются агрессивность как черта характера и агрессия как действие индивидуума. Именно агрессивное поведение в свете последних мировых тенденций развития всевозможных вооруженных конфликтов и роста насилия относиться к числу наиболее серьезных проблем, перед которыми сегодня оказалось цивилизованное человечество. На протяжении веков исследователей занимали вопросы: почему люди действуют агрессивно и какие меры необходимо принять для того, чтобы предотвратить или взять под контроль подобное деструктивное поведение? Что есть разрушительное в человеке, каковы истоки произрастания зла в индивиде, в социуме, в истории, в жизни всего человеческого рода?

Глубинные корни агрессивного поведения среди людей раскрываются комплексом научных дисциплин, – прежде всего, таких, как этология и социобиология. Этология видит истоки агрессивного не просто в удовлетворенности витальных потребностей (пищевых, сексуальных, и т.д.), а в сложном противоборстве мотивов, в конфликте витальных потребностей со стремлением доминировать в сообществе, занять более высокое место во внутривидовой иерархии. Возникающий при этом конфликт мотивов вызывает психическую напряжённость и прорывается в тех или иных агрессивных формах поведения.

Основоположник этологии Кондрад Лоренц в книге «Агрессия (так называемое зло)», проанализировав агрессивное поведение в популяциях животных и проведя исследования агрессивности и проявлений агрессии в современном цивилизованном человеческом сообществе, пришел к неоднозначным выводам. Он впервые высказал мысль, что агрессивное поведение является конечным продуктом в длинной цепи внутренней мотивационной системы напряжённости (фрустрации), а также следствием конфликта различных мотивов, находящих своё выражение в агрессии. По Лоренцу, эмоции и поступки людей в тех или иных ситуациях являются филогенетически изменённой генетической программой, т.е. унаследованной от наших первобытных предков. Таким образом, агрессия есть проявление одного из основных инстинктов – инстинкта борьбы за существование внутри видовой популяции как у животных, так и у человека.

Поскольку в процессе эволюции агрессия должна быть заморожена, чтобы дать возможность быстрого мирного взаимодействия индивидов, возникли узы любви и дружбы. Сегодняшние условия жизни человечества категорически требуют появления такого тормозящего механизма, который бы запрещал реализацию агрессии не только по отношению к нашим личным друзьям, но и по отношению ко всем людям вообще. Лоренц писал в финале своей работы: «Я верю, что наши потомки, станут способны выполнять это величайшее и прекраснейшее требование подлинной Человечности».

Теория Лоренца покоиться на двух фундаментальных посылках: первая – это гидравлическая модель агрессии, которая указывает на механизм возникновения агрессии; вторая – идея, что агрессивность служит делу самой жизни, способствуя выживанию индивида и всего вида. Как способствующая жизни, так и разрушительная агрессия подводятся под одну категорию, и единственное, что их объединяет, – это слово «агрессия».

Более категорично высказался по этому поводу другой выдающийся этолог, разделивший с Лоренцем Нобелевскую премию, Николас Тинберген: «Человек, с одной стороны, сродни многим видам животных, особенно в том, что он ведёт борьбу с представителями своего собственного вида. Но с другой стороны, среди многих тысяч биологических видов, борющихся друг с другом, только человек ведёт разрушительную борьбу... Человек уникален тем, что он составляет вид массовых убийц; это единственное существо, которое не годится для собственного общества.»

Не могли остаться в стороне от проблемы человеческой агрессивности и классики психоанализа. В своих ранних работах Зигмунд Фрейд уделял феномену агрессии сравнительно мало внимания, полагая сексуальность (либидо) и инстинкт самосохранения главными преобладающими силами в человеке.

Однако уже в работе «Я и Оно», а также во всех последующих трудах он выдвигает новую дихотомическую пару: влечение к жизни (эрос) и влечение к смерти (танатос). Инстинкт смерти направлен против самого живого организма и потому является инстинктом либо саморазрушения, либо разрушения другого индивида. Если инстинкт смерти оказывается связан с сексуальностью, то он находит свое выражение в формах садизма или мазохизма. И хотя Фрейд неоднократно подчёркивал, что интенсивность этого инстинкта можно редуцировать, основная теоретическая предпосылка его гласит: человек одержим жаждой разрушить либо себя, либо других людей, и этой трагической альтернативы ему вряд ли удастся когда-либо избежать. Из этого следует вывод, что агрессивность является не реакцией на раздражение, а представляет собой некий постоянно присутствующий в организме весьма подвижный импульс, обусловленный самой конституцией человеческого существа, самой природой человека.

Большинство психоаналитиков воздержались от восприятия той части учения Фрейда, которая говорит о танатосе.

Еще до Фрейда Ч. Ломброзо считал, что существует «врожденная криминальность индивида», которая обусловливает «аффективно-агрессивную готовность». Альфред Адлер отрицал «врожденную криминальность», считая что в криминальной агрессии нет ничего, кроме инстинкта агрессии, повышенного из-за чувства неполноценности индивида.

                                      

 

«…именно из-за злонамеренных желаний и после открыто агрессивного периода, потерпев какое-то поражение или предчувствуя его, индивид, особенно с аномально сформированными чертами характера, будет более настойчиво приводить к всеобщим моделям морали свои эгоистичные, жестокие, брутальные и насильственные черты," – писал Адлер в своей работе «О нервическом характере».

Эрих Фромм в своём труде «Анатомия человеческой деструктивности» переосмыслил разрушительное начало в человеке как проблему зла в индивиде, в социуме, в истории, в жизни человеческого рода.

Феномен разрушительности у Фромма выступает, с одной стороны, как некая тайна, разгадать которую весьма затруднительно. Деструктивность – это отклик человека на разрушение нормальных человеческих условий бытия. Фромм делает парадоксальный вывод: агрессия вовсе не является результатом непрожитой жизни, залогом самоуничтожения, а есть «благоприобретенное свойство», и человек – не разрушитель по самой своей природе. Именно история совратила человека, породив в нём погромные и погибельные страсти. Общая тенденция энциклопедического труда Фромма – показать, что истоки нравственности, равно как и деструктивности, следует искать в человеческой свободе, которая есть не совращение человека, а мера его ответственности. Поведение человека, по Фромму, не регулируется некими врождёнными, спонтанными и самонаправляющимися стимулами. Фромм рассматривает феномен бегства от свободы как порождающий разрушительность, так как именно воздержание от собственной воли, неготовность воспользоваться плодами человеческой субъективности парадоксальным образом приводит к агрессии в том или ином проявлении. Раб и конформист только по видимости социально благотворен, так как задушенная внутренняя свобода рождает в нём синдромы насилия, которые принимают самые уродливые формы проявления. По мнению же Фромма, проявление человеческой деструктивности относится скорее к истории, нежели к предыстории. «В том-то и дело, – пишет он, – что человек отличается от животных именно тем, что он убийца.» Фромм пытается объединить в контексте биосоциального существования человека, казалось бы, диаметрально противоположные точки зрения в психологии на проблему агрессивности и насилия: инстинктивисткую – возводящую все разрушительное в человеке к докультурному животному началу, и бихевиористскую – всецело возводящую деструктивность из социального окружения. Фромм вводит понятия «доброкачественной» и «злокачественной» агрессивности. Первая отчасти восходит к миру человеческих инстинктов, вторая уходит своим корнями в человеческий характер, в человеческие страсти, за которыми стоят побуждения отнюдь не природного, а скорее экзистенциального свойства. «Страсти человеческие... Они возобновляются в каждом поколении и вместе с тем сохраняют свою цельность на фоне любой эпохи. Любовь, страх, вера, властолюбие, фанатизм, жажда мщения, ненависть... Не они ли правят миром? Не через них ли проступает человеческое бытие? Проницательные мудрецы, писатели, философы всех времён и народов стремились вглядеться в человека, захваченного сильнейшим порывом, войти в мир тончайших душевных переживаний, распознать в них тайны жизни...» По мнению Фромма, инстинкты суть категория чисто натуралистическая, тогда как страсти, укоренённые в характере человека, суть категория социобиологическая. Деструкция социальных отношений порождена ситуацией, когда человек сталкивается с невозможностью реализовать свои потребности, в результате чего возникают деформированные стремления и влечения.

В психике человека – это одна из важнейших констатаций Фромма, переработавшего до неузнаваемости концепцию Фрейда об Эросе и Танатосе, – заложены обе тенденции: любовь к жизни и любовь к смерти. Однако, конкретный человек оказывается ближе к той или иной ориентации, то есть он может стать биофилом или некрофилом. Когда человек утрачивает стремление к жизни, то торжествует инстинкт смерти, ведущий к разрушению личности.

Биофил – это определенный психологический тип, глубинная жизненная ориентация которого, оптимизм и наслаждение жизнью пронизывает все существо человека. Биофил не способен к тому, чтобы «разъять» действительность, увидеть её в одном измерении. Принимая её целостно, ощущая при этом всю сложность течения жизни, он ориентирован на всё, что противостоит смерти.

Некрофил – антипод биофила. Некрофила неудержимо влечёт ко всему, что не растёт, не движется, не меняется, и руководит его поведением стремление разрушить всё живое, все жизнеспособные процессы и чувства он хотел бы превратить в вещи, опредметить. Жизнь с её неконтролируемой непредсказуемостью пугает некрофила, ибо в ней нет места механистическому устройству. Некрофил скорее расстанется с своей собственной жизнью, нежели с вещами, обладающими для него высшей ценностью. Не случайно современная техника проявила свою эффективность не столько в сфере жизненных интересов людей, сколько в области массового человекоубийства. Некрофильство – потенциальная опора для диктатур, рассадник безразличного отношения к другим, источник агрессивного поведения. Без мобилизации некрофильских тенденций немыслим ни один террористический акт из числа тех, которые мы сегодня ежедневно наблюдаем на театре, условно говоря, 3-й мировой войны.

            Подводя итог обзору современных этологических, генно-культурных, антропологических концепций войны, I. Eibl-Eibesfeldt в самом общем виде резюмировал своё отношение к проблеме следующими выводами (1989):

1.      Война, определяемая как деструктивная групповая агрессия, является результатом  культурального развития и поэтому может быть преодолена  культуральным путем.

2.      Война использует некоторые универсальные способности человека, такие как его агрессивную эмоциональность, готовность к групповой защите, стремление к превосходству, территориальную предрасположенность, готовность ответить на агональные сигналы других людей и так далее, но сами по себе эти предпосылки не приводят к войне.

3.      Война предусматривает планирование, управление, применение деструктивного оружия и преодоление врага путем его дегуманизации; человеку легко внушить эти ценности.

4.      Некоторые основные нормы, такие как подавление убийства и норма обладания, противодействуют войне, но нередко они перекрываются культуральными особенностями, хотя полностью не исключаются; конфликт с этими нормами переживается как муки совести, и это одна из основных пружин гуманного разрешения конфликта, приводящая к созданию конвенций и соглашений, сохранению мира; они соответствуют мотивационной структуре человека, который по своей основной предрасположенности является миролюбивым.

5.      Для того, чтобы прийти к миру, необходимо понять задачи, преследуемые войной, которая сама по себе не является просто патологическим вырождением; путь к миру предусматривает сохранение территориальной неприкосновенности и безопасности владения ресурсами, которая осуществляется иным, бескровным путём. 

 

            6. Эволюция социального поведения, шизофрения и мировые войны.

            В зеркале синтетического научного направления, каким является современная биополитика, нашла отражение классическая социобиологическая концепция эволюционно стабильных стратегий поведения (ЭССП). Понятие ЭССП впервые введено в научный обиход D. Maynard Smith (1976), который использовал для объяснения некоторых эволюционных закономерностей математические методы общей теории игр. Под эволюционно стабильными понимают такие стратегии поведения, которые в процессе селективного давления и модификаций несут наибольшие адаптивные преимущества для вида и индивида. Из этого следует, что ЭССП определяется как стратегия, которая, если она будет принята большинством членов данной популяции, не может быть превзойдена никакой альтернативной стратегией (Dawkins R., 1976). Эту важную идею можно выразить и по-иному, сказав, что наилучшая стратегия для данного индивидуума зависит от действий большинства членов популяции. Поскольку популяция состоит из индивидуумов, каждый из которых стремится максимизировать свой собственный успех, единственная стратегия, которая может быть сохранена, однажды возникнув в процессе эволюции, должна быть фиксирована в популяции, несмотря на существование и возникновение  в последующем альтернативных стратегий.   

             В человеческом сообществе применение правильно избранной ЭССП является наиболее адекватным способом поведенческой адаптации, обеспечивающим биологический, социальный и психологический успех индивида. Это означает, что любое изменение экологической ситуации в норме – при достаточном уровне пластичности адаптационных механизмов – должно сопровождаться соответствующей сменой ЭССП, репертуар которых, как известно, весьма ограничен и имеет четвертичную структуру, представленную двумя бинарно-оппозиционными парами: «агональность-кооперация» и «эгоизм-альтруизм» (Самохвалов В.П., 1994; Parker G.A., 1984).

             Агональная или агонистическая стратегия связана с вариантами поведения в конфликте: это либо противоборство, стремление к достижению успеха, завоеванию доминирующего ранга в социальной иерархии, либо отказ от соперничества, избегание конфликта, сохранение субмиссивного ранга (Егоров В.И., 1987; Parker G.A., 1984).

             Кооперативная стратегия выражается в стремлении к группированию и компромиссному взаимовыгодному партнёрству взамен конфликта (Самохвалов В.П., 1997; Maynard Smith J., 1982; Axelrod R., 1984).

Эгоистическая стратегия проявляется в одностороннем накоплении преимуществ и экономном расходовании энергии, что способствует выживанию индивида в экологически агрессивных условиях среды (Самохвалов В.П., 1994, 1997; Dawkins R., 1976; Trivers R.L., 1985).

Альтруистическая стратегия представляет собой жертвенное поведение, связанное с утратой, по меньшей мере, части преимуществ ради повышения уровня приспособленности популяции в целом, что в итоге должно способствовать её эволюционному успеху (Карпинская Р.С., Никольский С.А., 1988; Эфроимсон В.П., 1998; Hamilton W.D., 1964; Wilson E.O., 1975; Parker G.A., 1984; Palmer J. A., Palmer L. K., 2003).

            Не вызывает сомнения, что базисной стратегией, реализуемой в ходе военных конфликтов, является агонистическая – наиболее ресурсозатратная и разрушительная. Однако так называемые «чистые» стратегии в человеческом социуме почти не встречаются, исключением является поведение некоторых категорий душевнобольных, которые в силу свойственной им ригидности демонстрируют определённую – причём, ритуализованно-утрированную – ЭССП вне зависимости от объективных требований окружающей среды, социальной ситуации. Так, согласно нашим последним исследованиям, больным кататонической шизофренией свойственна преимущественно агональная стратегия, больным гебефренической шизофренией – кооперативная, больным простой шизофренией – эгоистическая, а больным параноидной ЭССП – альтруистическая ЭССП. В настоящее время накапливаются веские аргументы в пользу гипотезы, согласно которой шизофрении отводится особая – гоминизирующая и сапиентирующая – роль в становлении человека современного типа; наиболее категорично эта мысль выражена авторитетным специалистом в области биологии эндогенных психозов Д.Ф. Хорробином в названии его большой аналитической работы: «Шизофрения – болезнь, которая сделала нас людьми» (1998). И действительно, как показывает сопоставление социального поведения больных шизофренией с реконструированным поведением ископаемых гоминид, усложнение и расширение репертуара ЭССП в антропогенезе происходило благодаря тиражированию в популяции людей новых поведенческих мутаций, вначале возникавших как отклонение от стереотипа, т.е. как патология, но в дальнейшем повышавших приспособленность вида. Равно как нозогенез шизофрении (становление современной клинически полиморфной болезни) шёл в направлении: кататоническая → гебефреническая → простая → параноидная, так и увеличение разнообразия ЭССП в ряду H. habilisH. erectusH. neanderthalensisH. sapiens происходило в последовательности агональная → кооперативная → эгоистическая → альтруистическая (рис. 4).

 

                                    

 

Рисунок 13. Нозогенез шизофрении в контексте антропогенеза

 

            Анализ мотиваций и событий, происходивших в эпоху мировых войн, показывает, что вектор их стратегической изменчивости имеет аналогичное направление и подчинён той же универсальной грамматике кватерности (Jung C.G., 1959; Самохвалов В.П., 1999; Гильбурд О.А., 2001), позволяющей прогнозировать четвёртый – завершающий – этап эволюции современной цивилизации.

Так, в частности, агональность в относительно чистом виде была присуща только 1-й мировой войне 1914-1918 гг.. Общеизвестно, что Германия, Великобритания, Франция, Австро-Венгрия, Россия, Япония, США, Италия, Турция вели плохо скоординированные, внутренне противоречивые, военные операции, направленные на глобальный передел мировых границ и сфер влияния; даже возникшие было зачатки кооперативных коалиций в виде Тройственного союза (Германия, Австро-Венгрия, Италия) и Антанты (Великобритания, Франция, Россия) не смогли компенсировать крайнее истощение энергетических, силовых, человеческих ресурсов, которое наступило уже к 1915 году, т.е. спустя всего лишь год после начала взаимного кровопролития, происходившего на территории 38 стран с общим населением 1,5 млрд. человек.

В связи с безудержной германской экспансией в начале 2-й мировой войны Уинстон Черчиль впоследствии писал: «Великобритания и вся Европа, а также далекая, как в то время считали, Америка оказались перед лицом организованной мощи и воли к войне самой боеспособной 70-миллионной нации Европы, жаждавшей вернуть себе свою национальную славу».

            Именно осознание реальности тотального порабощения и истребления в масштабах всего мира привело к созданию по-настоящему эффективной антигитлеровской коалиции, истинному кооперированию усилий на основе политических компромиссов ради достижения общезначимой цели – избавления от «коричневой чумы». Даже в СССР призывы к кооперированию в то время удивительным образом «биологизировались», будучи основаны зачастую не на советской идеологии, а, к примеру, на гендерном факторе (рис 5).

 

                                        

 

Рисунок 15. Плакат времён 2-й мировой войны.

 

            Сегодня нас объединяет понимание нынешней ситуации на планете как текущей 3-й мировой войны – никем и никому официально не объявленной, но пребывающей в самом разгаре. 3-я мировая – это последовавшие за многолетней «холодной войной» террористические акции и антитеррористические операции, происходящие на всех континентах. Мотивация стран-участниц 3-й мировой войны – будь то палестинский суверенитет, иракская или чеченская нефть, афганский или колумбийский наркотрафик и т.д. и т.п. – остаётся, по сути, одной и той же: бескомпромиссное отстаивание и экспансия неких фундаментальных ценностей, одностороннее накопление преимуществ, обогащение, повышение собственной приспособленности в ситуации увеличения народонаселения и нарастающего истощения природных ресурсов. Таким образом, в условиях расползающейся по Земле 3-й мировой войны сегодня реализуется преимущественно эгоистическая ЭССП.

            Дальнейшее движение цивилизации связано с парадоксальностью самого человека. Известно, что его уникальная видоспецифическая способность к творческой деятельности, направленной на создание феноменов культуры, базируется на механизмах токсиконаркотической аутоагрессии – экзо- либо эндогенной (Самохвалов В.П., Крылов В.С., 1995; Эфроимсон В.П., 1998). То есть саморазрушение заложено эволюцией в человеческой природе.

Поскольку разграбление ресурсов и разрушение планетарного биоценоза, вероятно, уже приняло необратимый характер, следует ожидать, что в ходе грядущей 4-й мировой войны 99% людей, населяющих Землю, погибнут под воздействием поражающих факторов неминуемой глобальной ядерной катастрофы.

Шансы на выживание имеют лишь микроорганизмы, простейшие и, возможно, больные той самой шизофренией, распространённость которой у всех народов и рас одинакова и составляет, как известно, 1%, что указывает на возникновение шизофренического генотипа ещё на дорасовом этапе антропогенеза. Позитивный прогноз для больных шизофренией связан с наличием у них совокупности физиологических свойств, которые позволят им пережить т.н. «ядерную зиму»: высокая толерантность к болевому, низкотемпературному, инфекционному и радиационному поражению (Huxley J., Majer E., Osmond H., Hoffer A., 1964). То есть человечество, реализуя альтруистическую ЭССП, по большей части, принесёт себя в жертву ради сохранения Жизни, свободной от деструктивного антропогенного прессинга.

 



2006:01:26
Обсуждение [0]