- Орангутаны научились использовать орудия с выгодой для себя [2019-03-22]
- Мозг собак отличил настоящие слова от тарабарщины [2019-03-22]
- Какаду Гоффина выклевали палочки из картонки и использовали их в быту [2019-03-22]
- Орангутанов уличили в создании крючков [2019-03-22]
- Любовь самок гуппи к ярким самцам объяснили генами и освещением [2019-03-22]
- Орангутаны рассказывают друг другу о прошлом [2019-03-22]
- Блеск и нищета этологии [2018-05-03]
- Почему хозяева похожи на своих собак? [2018-03-15]
- Интервью с Анатолием Протопоповым [2019-02-13]
- Цирки: развлечение vs мучение [2018-12-15]
И. Эйбл-Эйбесфельдт
Этологические концепции и их значение для наук о человеке
Перевёл с английского Анатолий Протопопов
Человек, как и любой другой живой организм, ведёт себя в той или иной степени предсказуемо; это - общепризнанная предпосылка любой науки о поведении. Все науки о человеке согласны с тем, что люди запрограммированы на вполне определённые действия. Однако то, как именно такое программирование осуществляется, является предметом разногласий. До недавних пор, в науках о человеке господствовала незыблемая вера в то, что всю гамму поведенческих репертуаров, мужчинам и женщинам необходимо ПРИОБРЕТАТЬ. Убеждённость Лукиана в том, что люди приходят в мир, будучи чистыми листами, и что именно обучением можно достичь всех чудес, было поддержано и развито открытием условных рефлексов И.П. Павловым. Это открытие ввело в поведенческие науки многообещающий экспериментальный подход, и надежды на то, что основную массу сложных поведенческих актов можно объяснить как ассоциацию пошаговых событий, начинающихся с некоторых элементарных предвестников. Школа бихевиоризма в США предложила психологию "реакции на стимул" (S-R), фокусируясь на экспериментальном исследовании процессов научения. "Прошлый опыт" стал всеобъемлющим объяснительным принципом для всех людей, изучающих онтогенез поведения. Предположения З.И. Куо [1932; 1967] о развитии цыплёнком реакции клевания уже в яйце, широко цитировались как свидетельство формирования поведения посредством эмбриогенетического опыта. Однако проблема с тайскими зябликами, яйца с которыми были помещены в условия, почти идентичные таковым с опытами над цыплятами, но развили реакцию зевания вместо клевания, не приходила на ум "приверженцам влияния среды". Как могло случиться что генетические факторы, управляющие процессом самодифференциации нервной системы, могли рассматриваться как несущественные в поведенческом царстве? На это можно указать две основные причины. В то время, когда рождалась психология стимула-реакции (S-R), жили и работали такие психологи, как У. Джеймс [1890] и С. Ллойд Морган [1894; 1900], придерживавшиеся довольно современных концепций инстинкта. Они полагали, что животные не только снабжены органами, но также и врождённой способностью использовать их определённым образом, а нейронные структуры, лежащие в основе этих способностей, являются результатом эволюции. Но многие другие психологи видели в "инстинкте" виталистическую, почти мистическую силу, руководящую животным. Именно таким воззрениям материалистические S-R психологи и стремились противостоять. Кроме того, Дж.Б.Уотсон [1919; 1930], основатель бихевиоризма, был убеждён, что условия внешней среды определяют результат поведенческого развития индивидуума более, чем генетическое наследие. Хотя со времён Дарвина мы конечно знаем, что у всех существ есть эволюционные истории, и Дарвин был первым, указавшим на очевидно унаследованные черты человеческого поведения. И даже упрямому адепту концепции "влияния среды" должно быть более чем ясно, что не могло существовать какой-либо программы научения, обучающей такого же человека испытывать чувства любви, обиды, страха или любых других чувств, сопровождаемых эмоциями или подобными ощущениями. Строго говоря, мы на деле не в состоянии убедиться, что другие люди чувствуют что-то так же, как и мы, но все наши поступки исходят из того, что это так, и эта гипотеза работает. Мы "понимаем" друг друга; нас трогает поэзия, любовные истории и другие произведения искусства, даже тогда, когда они созданы людьми другой культуры. Но такие стойкие явления были просто оставлены без внимания исследователей - приверженцев концепции S-R.
Потребовалось два поколения этологов, начиная с Оскара Хайнрота, Конрада Лоренца, и Нико Тинбергена, которые, основываясь на фундаментальных эмпирических вкладах многих других, исправляли эти односторонние взгляды о влиянии среды. В настоящее время подтверждена фундаментальная роль филогенетических адаптаций, и следовательно - генов в развитии поведения, однако долгое время этологическая концепция подвергалась атакам как нативистская теми авторами, которые полагали, что этологи придерживаются какой-то разновидности наивного преформизма. Айсенберг [1971] так выразил это мнение: "Я готов доказать, что зигота не содержит образцов поведения, ни интеллекта, ни брачного поведения, ни демонстрационного... Такие понятия - крайне абсурдные заимствования из преформизма. ДНК содержит информацию о химических агентах. Эти агенты выступают в роли ферментов и субстратов, взаимодействующих друг с другом, а также с внутренней и внешней средой развивающегося организма, и в ходе последовательных стадий производят даже большую сложность, с последовательным появлением новых свойств на каждой стадии развития. Это сущность взаимодействий, которые не позволяют нам игнорировать генетический код, вместе с тем мы должны понимать и его зависимость от окружающей среды" (р. 522). Бейтсон создал аналогичную модель "чистого теоретика-инстинктивиста" чтобы атаковать эту позицию. Согласно определению Бейтсона, "чистый теоретик-инстинктивист" не полагает, что агрессивность может быть скорректирована в ходе обучения. В контрольном списке вопросов, Бейтон помимо прочего, спрашивает: "может ли измениться в ходе обучения, однажды заданная частота и форма агрессии у людей?" Он продолжает: "ответ на этот последний вопрос в контрольном списке (действительно ли агрессивное поведение может быть изменено в ходе обучения) - решительное да! Может. Поэтому ключевое понятие чистого теоретика-инстинктивиста о том, что человеческая агрессия является неизбежной и неизменяемой, ложно"(с. 44). Мне пришлось читать это несколько раз, так как я не мог поверить своим глазам. Контрольный список Бейтсона полагает не требующим доказательств то, "кто есть чистый теоретик-инстинктивист". Конечно не Конрад Лоренц, который говорил, что мы должны не принимать человеческую агрессию как а судьбу. В отличие от некоторых адептов влияния среды, фактически дошедших до крайности, до отрицания существования врожденных поведенческих предпочтений вообще, этологи всегда рассматривали научение, как важный способ адаптивной модификации поведения. Лоренц фактически открыл импринтинг - очень важную врождённую предрасположенность научения. Недавно стало модным говорить: "Да, мы согласны, что гены играют важную роль в развитии поведения, и безусловно так же влияет среда, часто называемая "жизненным опытом", но невозможно экспериментальным путём определить, что из этой пары влияет на что".
Разумеется, этологи не разделяют этих фаталистических взглядов. Чтобы уяснить этологический взгляд, давайте вкратце рассмотрим концепцию филогенетической адаптации. Прежде всего, любая структура, вносящая вклад в выживание и приспособленность, которые отражаются на репродуктивном успехе, может быть (по определению) названа адаптацией. Этологи, вслед за Карлом Поппером и Конрадом Лоренцем придерживаются критического (гипотетического) реализма как отправной точки. Все органы организма, включая мозг, органы чувств, и кончая поведением, согласно этому представлению являются адаптацией к внешнему и внутреннему миру организма. Они отражают различные аспекты сверх-субъективной действительности, которые имеют отношение к выживанию. Плавники и плавательные движения, которые развиваются у рыбы ещё в икринке, являются уместной приспособленностью к особенностям окружающей среды, в которой рыба будет передвигаться после того, как проклюнется из этой икринки. Или, выражаясь словами Поппера: "Они выдвигают гипотезы о некоторых характеристиках внешнего мира". Я хочу подчеркнуть - гипотезы, проверенные естественным отбором!
Это особенно верно и для наших мыслительный способностей, функция которых, в конце концов - отражать уместные для нашей приспособленности аспекты внешнего мира. Тех же, кто выражает сомнения в адекватности таких представлений, Гейлорд Симпсон обыкновенно спрашивал: "обезьяна, которая была не в состоянии реально отразить действительность насчёт ветки, на которую она собиралась прыгнуть, не принадлежит нашей родословной". Более удивительно то, что широта отражения действительности у человека намного превосходит необходимую для выживания на нашей планете; оно отражает действительность настолько широко и точно, что позволяет нам посылать космические корабли к отдалённым планетам, которые там снимают и посылают нам картины отдалённых событий, таких как вулканические извержения на Ио, спутнике Юпитера.
С другой стороны, у человека также имеются гипотезы о внешнем мире, которые служат основанием для наших, к примеру, визуальных иллюзий. Именно за счёт их мы воспринимаем луну, как двигающуюся сквозь облака, так как мы выдвигаем гипотезу о том, что объекты движутся в статичной окружающей среде. Это восприятие обычно валидно в нашей непосредственной наземной окружающей среде, в которой важно как можно быстрее выделить двигающийся объект, который может быть хищником или добычей. А то, что мы становимся жертвой иллюзии, глядя вверх на небо, жизненного значения не имеет. Кроме того, мы знаем, что воспринимаем, и следовательно составляем в нужно порядке то, что мы воспринимаем. Цветовое зрение - хороший пример.
Так или иначе, каждая адаптация отражает некоторую экстра-субъективную действительность, к которой организм приспособился посредством этой адаптации в ходе филогенеза и онтогенеза. Более общее отражение внешнего мира становится более дифференцированным в ходе развития, что мы называем "возвышением организма". В ходе филогенетической эволюции, организм, посредством мутаций, рекомбинаций и отбора, сообщает сам себе (если можно так выразиться), в процессе, аналогичном научению методом проб и ошибок, о своей окружающей среде. Таким образом он адаптируется, и следовательно вырабатывает реакции на те особенности окружающей среды, которые имеют значение для его приспособленности. В 1953-м году Дэниел Лерман издал в "Ежеквартальном обзоре биологии" свой "Критический анализ 'Теории инстинктивного поведения' Конрада Лоренца". Атака была нацелена на концепцию врождённости, понимаемую главным образом отрицательно - то есть как нечто, что не является результатом научения. Кроме того, Лерман заявил, что эксперимент по изоляции животного, который, как мы думали, доказывал врождённость, не имел никакой ценности вообще, так как невозможно лишить животное всех потенциальных внешних источников информации. В конце концов, животное всегда находится в окружающей среде, которая оказывает некоторое влияние, даже на эмбрион в яйце или матке. Наблюдения Куо куриных эмбрионов, и изучение Рейсом гнёздостроительного поведения крыс, цитировались как свидетельство того, что реакция клевания и гнездостроительное поведение, обычно рассматриваемые как врождённые, фактически строилось предшествующими условиями. В ответ Лоренц спросил: если это верно, то почему свежевылупившиеся птенцы демонстрируют настолько разное поведение - цыплята спонтанно клюют зёрнышки, а зяблики зевают в направлении своих родителей? Что касается значимости изоляционного эксперимента, то мы указали на тот факт, что адаптации организмов, будь то морфологические или поведенческие, подстроены под некоторые, значимые для их приспособленности особенности окружающей среды. И это соответствие между организмом и окружающей средой говорит нам о том, что в когда-то в жизни организма, или филогенетической истории, взаимодействие между признаками, которые копировали адаптации или приспосабливали их, должно быть имели место. Теперь конечно можно лишать организм информации, уместной для определённой адаптации. Если теперь выращивать птицу в изолированной звуконепроницаемой камере начиная со стадии яйца, и, если она запоёт специфический вид территориальной, или любой другой песни с наступлением половой зрелости (ни разу её не слышав), то будет можно будет сделать законный вывод о том, что схематичная информация о характеристиках этой песни не нуждается в наполнении в ходе онтогенеза, и что адаптация имела место в ходе филогенеза. Что есть, таким образом, филогенетическая адаптация. Должны ли "предшественники", такие как движения клюва, или любые другие способности, являющиеся необходимыми предварительными условиями для пения, формироваться в ходе эмбрионального развития птицы, этом контексте несущественно, так как наш вопрос нацелен на конкретный уровень адаптации. Что это за уровень? Из вышеописанного мысленного эксперимента мы можем заключить, что закодированная информация должна храниться в геноме вида. В таком а случае нейронная сеть, своими специфическими соединениями с органами чувств и исполнительными органами развивается, самодифференцируясь, до состояния функциональной зрелости под генетическим контролем. Я хочу подчеркнуть этот тезис, так как даже сейчас многие довольно часто провозглашают что-то вроде неискреннего интеракционизма: "Да, гены вносят свой вклад, но отделить вклад генов от влияния 'среды' невозможно ". Может показаться, что такие утверждения часто имеют намерение затушевать проблему. С сожалением должен сказать, что они часто отражают принципиальное невежество в обсуждаемых проблемах.
Даже в тех случаях, когда точно известно, что птицы обучаются петь песню, соответствующую норме вида, то сейчас мы знаем, что мелодия не пишется на "чистый лист"; множество врожденных каналов восприятия научения действуют во вполне специфической манере. Исследования Питера Марлера и его студентов предоставили на этот счёт богатую информацию.
Лоренц ответил своим критикам в статье 1961 года "Phylogenetische Anpassung und adaptive Modifikation des Verhaltens". Она была переведена для Chicagо university press под заголовком "Эволюция и модификация поведения" (1965). Лоренц дал определение врождённых поведенческих черт как филогенетической адаптации, указывая, что адаптации отражают аспекты объективного мира, важные для приспособленности организма.
Когда этологи обсуждают врождённые способности, они исходят из того, что центральные нервные структуры, их в основном обеспечивающие, должны развиться в процессе а самодифференцирования до их функциональной зрелости согласно генетически закодированным инструкциям. Между тем, этот процесс самодифференцирования сейчас уже хорошо понятен вплоть до молекулярного уровня. Эксперименты под руководством Роджера Сперри [1963; 1971], демонстрировали, что растущие нервы, "чувствуют" их органы назначения (очевидно, химически) и находят их, даже если их переместить. Если кусочек кожи со спины эмбриона лягушки пересадить на живот, то нервы, которые должны иннервировать исходное место, теперь будут врастать в перемещённый участок. Если теперь пощекотать лягушке расположенный на брюшке участок, лягушка почешет себе спинку. Хемоаффинитивная гипотеза Сперри была подтверждена исследователями. Например, Гудман и Басриани [1984], продемонстрировали, как от конусов растущего нерва распространяются длинные филоподы, и за несколько минут сжимаются, и таким образом исследуют окружающую их среду. Они демонстрируют выборочную привязанность. Если привязанность сильна, то их сокращение тянет конус нерва в этом направлении, таким образом подводя его к этой цели. Так что достаточно говорить о концепции врождённого поведения, определённого как о характеристике, являющейся филогенетической адаптацией.
Филогенетические адаптации влияют на поведение разнообразными путями. Животные снабжены функциональными моторными паттернами уже при рождении: каждый только что вылупившийся утёнок доказывает нам этот факт. Утёнок может ходить, плавать, и чистить свои перья, при этом не имеет значения, кто его яйцо высидел - курица или утка. Его поведение будет типично утиным. В отличие от цыплёнка, который будет избегать воды, а молодой утёнок будет стремиться войти в воду, будет демонстрировать специфичные для уток плавательные движения, умение просеивать ил, и всё это произойдет при его первой встрече с водой, что также доказывает врождённую способность распознавать и адекватно реагировать на определённые стимульные ситуации адаптивным образом. И, опять же - не имеет значения, был ли утёнок высижен курицей или уткой; его поведение всегда будет утиным. Однако некоторые из его специфических паттернов не наблюдаются при рождении. Стереотипный паттерн ухаживания, характерный для вида, типа издаваемых звуков и принимаемых поз проявляется только при наступлении половой зрелости. Они таковы даже тогда, когда утёнок с момента вылупления выращивался в социальной изоляции, и таким образом был лишён возможности подражать социальной модели.
Многочисленные эксперименты такого рода показали, что животные располагают врождёнными моторными паттернами; они демонстрируют, так сказать, врождённые навыки. Двигательные паттерны, в отношении которых была доказана их филогенетическая адаптивность, называются по-немецки "Erbkoordinationen", по-английски "fixed action patterns" (фиксированные комплексы действий, ФКД). Последний термин подразумевает жесткость, а не спонтанность. Большинство ФКД могут исполняться с переменной интенсивностью. Порядок и величина сокращений мускула, при этом остаются в основном теми же самыми, что определяет постоянство формы рассматриваемых образцов поведения, безотносительно к скорости движений. Кроме того, животные способны реагировать адаптивным образом на некоторые стимулы при первом контакте с ними; они демонстрируют знание адекватных стимулу реакций. Лягушке, только что прошедшей метаморфоз, по выходе из воды не нужно осваивать ловлю мух с помощью броска своего языка. Когда она была головастиком, она своим языком соскребала водоросли с субстрата, и её язык был специализирован для этого. Тем не менее, по выходу из воды, она уже сразу знает, как ловить маленькую добычу резким движением своего языка. Её рецепторные механизмы запрограммированы так, чтобы запускать бросковое движение языка при обнаружении маленькой двигающейся цели. Личинки многих рыб коралловых рифов вырастают в открытом море, без всякого участия взрослых особей, могущих служить им социальной моделью. Тем не менее, по возвращении к рифу, они должны знать, с кем бороться как с соперником, и за кем ухаживать, как потенциальным брачным партнёром. И действительно - у них уже есть средства обработки сигналов, позволяющие им распознавать их среди прочих высокоспецифических визуальных сигналов их собратьев по виду. Нервные структуры, ответственные за способность адаптивно соответствовать любому предшествующему индивидуальному опыту на специфические стимулы были обозначены Лоренцем как врождённые паттерны (angeborene Schemata) которые, как предполагается, существуют в виде специфических нейронных взаимосвязей, в которых знание о специфических стимульных ситуациях кодируется таким образом, что входная информация о специфических ключевых стимулах вызывает часто высокоспецифические ответы, вроде реакции ловли добычи у лягушки. Специфичность запускаемых реакций способна меняться. Лягушки ловят языком любой маленький движущийся объект, даже маленький камешек, если его бросить экспериментально. Однако, до тех пор, пока движущиеся предметы в окружающей лягушку среде - её добыча, этот ответ выполняет свою задачу. Конечно, позже лягушки в ходе обретения опыта учатся избегать невкусных и неприятных целей.
Многочисленные социальные реакции инициируются такими паттернами взаимосвязей, которые сейчас называются врождёнными запускающими механизмами. В этом случае можно говорить о наличии взаимоадаптированности между приёмником сигнала и его отправителем. Особые сигналы, такие как цветные пятна, расцветка перьев, выразительные движения, ароматы и вокализации, развились как социальные релизеры для соответствующих врождённых запускающих механизмов в ходе взаимоадаптации. Функционирование таких врожденных запускающих механизмов изучено в ходе многочисленных исследований. Животные не ждут стимулов пассивно. Разнообразные физиологические механизмы побуждают животное самому искать стимульные ситуации, что называется аппетитивным поведением. Это поисковое поведение даёт возможность выполнить конкретное поведение, такое как питание, охоту, питьё, полоспецифические действия, или даже агрессивное поведение. К сожалению, рамки этих лекций не позволяют углубляться в детали этого интереснейшего предмета. Я могу лишь отослать читателя к моим учебникам [Eibl-Eibesfeldt, 1987, 3; 1995]. Сфера нейробиологии конечно процветает - основные концепции этологии были исследованы до вплоть нейронного уровня. Это так же истинно в отношении явления объектного импритинга.
Изучая реакцию следования только что вылупившихся гусей, Лоренц узнал, что гусята следует за любым движущимся объектом, издающим звуки, но как только гусёнок последовал за определённым объектом, то он продолжает ходить именно за ним. Лоренц обнаружил это фактически случайно. Он брал молодого, свежевылупившегося гусёнка из-под крыла его матери-гусыни, и "пообщался" с ним, подражая приветственному звуку, который гусёнок адресовал ему. Затем, спустя какое-то время, он попробовал вернуть гусёнка под крыло матери, но гусёнок не захотел оставаться с матерью, а отчаянно старался следовать за его новооткрытым опекуном-человеком. Далее эксперименты показали, что в этом случае мы действительно столкнулись с определённым видом научения, характеризующимся неким периодом восприимчивости, в течение которого животное воспринимает объект следования, и в некоторых случаях - также того, кто позже будет его брачным партнёром. И как только этот стимульный объект выбран, животное выглядит весьма устойчивым к переформированию этого условного ответа. Недавние исследования Валлхаузером и Шейчем [1987] выяснили нейронные механизмы, лежащие в основе очевидной необратимости реакции. Они импринтировали свежевылупившихся цыплят на объекты, испускающим чистые звуки. Далее они исследовали нейроны, отзывающиеся на слуховое возбуждение, и нашли, что до импринтинга дендриты нейронов, обрабатывающих слуховую информацию, имели много отростков, являющихся предварительными связями с другими нейронами, но после импринтинга к чистым звукам большая часть отростков исчезла. Нейроны теперь были настроены только на один определенный типу стимула. Если экспериментатор использовал в эксперименте для импринтигра нормальный призывный звук курицы, то у дендритов оставалось больше отростков, чем в экспериментов с чистым звуком.
Сейчас мы также довольно много знаем о гормональных и нейронных механизмах, которые приводят мотивационные механизмы в состояние готовности к действию. В частности процветает область химии мозга. Но опять же, этой отрывочной схема пока достаточно, так как мы сейчас вернёмся к вопросу о том, играет ли филогенетическая адаптация существенную роль в формировании также и человеческого поведения.
Даже новорождённые младенцы реагируют на голоса своих матерей взглядом на них, а матери отвечают на это доброжелательным поведением. Ответная реакция младенца увеличивает индивидуальную привязанность, так как она интерпретируется матерью как знак личного признания. Фактически матери стараются "соблазнить" своих младенцев, глядя на них сразу после рождения, словно заявляя: "Посмотри на меня! Покажи, что ты любишь меня!". Изучение слепых детей показывает, что этот процесс фиксации развивается без визуальных реплик. Когда матери говорят со своими слепыми младенцами, последние ведут себя так, как будто они смотрят на неё. Ребёнок запрограммирован на этот канал коммуникации. Младенец также демонстрирует и другие функциональные моторные паттерны. Он ищет и сосёт грудь с движениями ритмичного покачивания головы вправо-влево; он демонстрирует высокодифференцированный вокальный репертуар; он может улыбаться, держаться за предметы хватательным рефлексом, и так далее. Из пяти сигналов, не являющихся криком, о которых сообщал Мораф [1977], один издаётся во сне и действует как желание быть в контакте. Если ребенок не испускают этот звук, то матери просыпаются и проверяют младенца, будучи не в состоянии сказать, почему они проснулись. Другие звуки испускаются при питье, сигнализируя о комфорте или дискомфорте. Спектрограммы звуков показывают сходство с вокализацией детёнышей других приматов.
Когда младенцам (в возрасте от 2 до 11 недель), ограниченным в подвижности, предъявляются симметрично расширяющиеся силуэты, то они реагируют так, как будто эти объекты приближаются к ним, готовые с ними столкнуться. Они отворачивают головы, поднимают ручки в движении самозащиты, у них учащается пульс. Они реагируют так, словно это большие объекты, двигающиеся к ним. Но если силуэты расширяются асимметрично, как будто "объект" перемещается мимо, никаких защитных реакций не наблюдаются [Балл и Троник, 1971]. Бауер [1971, с. 32] комментирует это так: "Столь раннее развитие такой реакции довольно удивительно с традиционной точки зрения. Более того, я полагаю что эти результаты фатальны для традиционных теорий развития человека. В нашей культуре крайне маловероятно, чтобы младенец менее двух недель от роду имел опыт ударов в лицо приближающимися объектами; ни один из изученным нами младенцев не имел возможности посредством научения выработать боязнь приближающихся объектов, и ожидать, что они будет осязаемы. Мы можем заключить, что у человека есть а глубинный модуль восприятия, связывающий визуальные переменные со специфическими тактильными последствиями, и этот глубинный модуль включен в структуру нервной системы человека."
Бауер [1971] измерил реакцию испуга (повышение пульса) у младенцев, испытываемым различными оптическими иллюзиями. Он проектировал видимые объекты на экран, до которых младенец пытался дотянуться. Неудача в захвате "объекта" вызывала удивление, что выражалось в повышении пульса. Напротив, никаких изменений в частоте пульса не было зарегистрировано, если младенцу позволяли и в самом деле схватить что-нибудь. Значит, младенец предполагает, что он в состоянии прикоснуться к объекту, который он видит. И поскольку в возрасте двух недель младенцы уже реагируют на эти экспериментальные условия в описанной манере, то можно заключить, что существует врождённое ожидание тактильных последствий, следующих за визуальной информацией.
Заслуживает особого внимания преадаптация к изучению языка - феномен категорического восприятия. Если мы представим континуум слогов всех физических градаций, к примеру от "ба" до "па", то субъекты не воспринимаются как континуум - они слышатся либо "ба" либо "па" в каждом случае. Скачкообразное изменение восприятия между "ба" и "па" происходит примерно в том же самом месте физического континуума во всех культурах. Категорическое восприятие также выглядит имеющим место у одногомесячного ребёнка, что предлагает, что это врождённая характеристика. IRMs выглядят настроенными на слоги в вышерассмотренной манере, подобной той, что обнаружена у болотного воробья [Куттинг и Рознер, 1974; Пастор, 1976; Либерман и Писони, 1977).
Эти и другие слуховые и визуальные эксперименты (см. [Бернштейн, 1975]) демонстрируют существование у людей специфических врожденных механизмов обработки информации, и следовательно имеют важное теоретическое значение. Значительная часть рассмотренных способностей ребёнка касается способностям новорождённого имитировать лицевые двигательные паттерны, такие как открытие рта, высовывание языка и выпячивание губ, феномен, впервые описанный Мелтзоффом и Мором в 1977 году. Ряд авторов смогли воспроизвести эти результаты, другие - нет.
Многие из демонстрируемых нами моторных паттернов не наличествуют при рождении. Например, большая часть наших мимических позиций развивается в ходе онтогенеза. Приобретаются ли эти моторные паттерны посредством научения, или просто "созревают"? Изучение людей, слепоглухонемых от рождения даёт нам ответ:
Слепоглухонемые от рождения дети растут в темноте и тишине. Они лишены возможности слышать или видеть действия других людей; если концепция исключительного влияния среды верна, то их поведение должно отклоняться от поведения людей, не лишённых этой информации. Мы исследовали таких детей, снимали их поведение на плёнку, и выяснили, что основные выражения лица, такие как улыбка, смех, крик, гнев, нахмуривание, сжатие зубов и т.п. были в наличии, и они исполнялись в тех же самых базовых ситуациях, в каких мы могли бы наблюдать их у детях со слухом и зрением. Слепоглухонемой ребёнок улыбается, когда мать играет с ними, он кричит, когда поранился, и грозит кулакам в гневе, и это только малая часть примеров. Дети, слепоглухонемые, и лишённые тактильной чувствительности от рождения, и не имеющие возможность исследовать окружающую их среду посредством осязания, также демонстрируют подобные реакции.
Слепоглухонемые от рождения также демонстрируют некоторые базовые типы социальных реакций, из которых особенно интересен страх незнакомых существ. Хотя эти дети никогда не терпели никакого вреда от незнакомцев, они отличают их от знакомых посредством обоняния. Незнакомец порождает реакцию страха. Ребенок ретируется, и ищет контакта с ухаживающим за ним человеком. В более позднем возрасте реакция страха чужих переходит в активную антипатию к чужакам. Ребёнок может действовать агрессивно, отталкивая незнакомого человека перед тем, как уйти самому. Эта реакция наблюдалась у детей многих различных культур. Склонность людей жить в общинах, члены которых знакомы друг с другом, и демонстрировать недоверие к незнакомцам, похоже базируется на этом врождённом предпочтении.
Информация, полученная при изучении слепоглухонемых от рождения имеет большой теоретический интерес, однако ограниченный тем, что очень многие аспекты нашего социального поведения запускаются слуховыми и визуальными сигналами.
Разговаривая с ребёнком, менее ограниченным в своих природных возможностях, например, со слепым от рождения, мы можем запускать уже весьма сложные паттерны поведения, такого как скромность. Достаточно лишь сказать комплимент молоденькой девочке, чтобы она покраснела, опустила голову, и отвернулась, что будет чередоваться с паттернами приближения - поворот к говорящему, 'взгляд' в его направлении и улыбке. А слепой мальчик закрывает своё лицо руками при смущении. Однако, если мы хотим выяснить, определяют ли филогенетические адаптации более сложное социальное поведение, мы должны применить сравнительный кросс-культурный подход.
Одним из основных источников информации о поведенческих предпочтениях человека являются кросс-культурные исследования, которые я начал во второй половине шестидесятых, и которые продолжаю до сих пор. Когда я начал искать универсалии человеческого поведения, я думал, что можно положиться на существующие документальные фильмы в крупных фильмотеках мира. Однако, хотя фильмы о людях, разумеется снимаются чаще, чем о любом другом виде на Земле, мне не удалось использовать киноматериалы, снятые для других целей, так как имевшиеся документальные фильмы склонны сосредотачиваться прежде всего на таких аспектах стратегии выживания и материальной культуры, как охота, рыболовство, постройка ловушек, подготовка охоты, ткут ткани и так далее. Эти аспекты довольно хорошо зарегистрированы. Уникальные ритуалы также снимались, но здесь информация была далеко не полна. А наиболее интересными были неформальные социальные отношения, такие, какие имеются между матерью и ребёнком, во всём мире.
Мне стало ясно, что нужно строить свою документационную программу. По счастливому совпадению, в начале шестидесятых, когда мой интерес обратился к универсалиям человеческого поведения, у моего старого друга, Ханса Хасса, с которым я предпринимал несколько быстрых экспедиции, была идея насчёт снятия серии фильмов о человеке, и он попросил меня быть его консультантом. Так как мы не хотели тратить время на напрасные поиски документов этого вида в больших фильмотеках и архивах, мы попробовали снарядить две экспедиции по съёмке неформальныой каждодневной жизненной активности в ходе специфических социальных взаимодействий. Ханс разработал для этой цели метод ненавязчивой съёмки с использованием зеркального объектива, который позволял производить съёмку под углом 90° к оси камеры. Камерой, не направленной на человека, мы в самом деле могла снимать доверительные взаимоотношения даже со сравнительно близкого расстояния, не вызывая у людей тревожности. Напротив, непосредственное фокусирование на них, даже с большого расстояния, легко обнаруживалось, ибо люди в ходе своей активности всегда посматривают по сторонам, по-видимому машинально. Но они при этом начеку, обнаруживают всё, направленное на них.
После двух последующих экспериментальных исследований в 1967 в Новой Гвинее и 1969-м в верхнем течении Ориноко (Яномами), общество Макса Планка согласилось со мной в 1970 году учредить маленькую рабочую группу, которая в 1975-м году стала независимым исследовательским учреждением общества Макса Планка. Для кросс-культурного исследования я выбрал традиционные культуры с различными стратегиями питания на различных континентах:
- !Ко и Гуи Сан (Бушмены) центральной Калахари. Некоторые данные были также получены у !Кун. Эти группы представляются моделями охотничье-собирательской стадии культурной эволюции, и таким образом, во многих отношениях являются архаичными формами социальной жизни.
- Яномами с бассейна верхней Ориноко, представляющие а переходную стадию от охоты и собирательства к садоводству;
- Эйпо с западной части Новой Гвинеи, которые в то время, когда мы начали исследования, представляли собой нетронутую неолитическую культуру;
- Химба, традиционные скотоводы северной Намибии;
- Жители острова Тробрианд, садоводы и рыбаки;
- Балинез, как модель потомственных незападных крестьян.
Культурные различия влияют на готовность, с которой вскидывание бровей исполняется. Жители Полинезии исполяют вскидывание бровей с большой готовностью. Они приветствуют незнакомцев этим сигналом и также связывают этот сигнал с также с фактическим "да". Однако японец, подавляет этот сигнал при встрече со взрослыми; это рассматривается как неподобающий жест, хотя маленьким детям этот сигнал адресуется свободно. Мы на Западе, похоже придерживаемся промежуточного положения. Мы используем сигнал при флирте, когда приветствуем очень хороших друзей, и наконец в подчёркивании согласия. Этот базовый паттерн следует рассматривать этологами как "Erbkoordination" "врождённого моторного шаблона".
Вскидывание бровей составлена из последовательности мускульных действий, начинающихся со встречи глазами, а вскидывание головы, в сопровождении улыбки, немедленно последующее за этим кратковременное повышение бровей, и после этого быстрый уход от пристального взгляда. Можно определить действия мускулов вовлечённых в этот факт приветствия, исполняя систему, разработанную Hjortsjo [1969], Ekman и Friesen [1977]. Она позволяет производить пофреймовый анализ, производя имитации мускульных сокращений, и если требуется - компьютерный анализ. Анализируя 233 случая вскидывания бровей, зафиксированные в трёх различных культурах, мы нашли, что этот случай демонстрирует довольно высокую степень стереотипности. Статистически значимых культурных различий в исполнении его мы найти не смогли.
Этот метод анализа и его универсальность может быть проиллюстрированы и фильмом. Универсальность других выражений лица можно проиллюстрировать аналогично. Следующий пример в фильме о взаимодействии между матерью и ребёнком снят у Яномами, показывает деликатные детали, которые можно было заснять, лишь не фокусируясь открыто на снимаемом человеке. Фильм также иллюстрирует способы нашей работы. Мы не начинаем с опросов матерей о целях и способах воспитания детей, но снимаем на камеру и документируем, что матери делают и говорят. И когда мы анализируем запись, и видим, как матери обнимают и целуют своих младенцев, в данном случае - этого маленького сына, которого мы показываем в фильме, и обращается к нему с такими словами, как "Будь диким, мой любимый дикий сыночек. Покажи-ка свои зубки" (у девятимесячного мальчика пока нет ни одного зуба), "Похвастайся своим членом" (там пока ещё нечем хвастать), тогда мы понимаем, что эта мать безусловно не хочет растить его слабохарактерным, и мы также понимаем, что эта мать действительно любит своего маленького сына. И это позволяет мне скорректировать такие странные взгляды, как недавно высказанный Ариесом и Бадинтером, написавшими, что материнская любовь является результатом влияния поздней цивилизации, и что матери в традиционных обществах переживают потерю своих младенцев легко, так как они привыкли терять детей в раннем возрасте. Эти утверждения не выдерживают никакой критики. У меня есть записи трогательных песен матерей и отцов Яномами. Детоубийство часто представляется как свидетельство того, что матери легко убивают их детей в таких обществах. Опять же, даже при том, что детоубийство действительно существует, матери не делают его с лёгким сердцем (leichtherzig). Эту тему также можно обсудить. В нашем архиве есть другой интересный фильм; мы снимали его у Эпио (Папуа - новая Гвинея), где мать решила убить своего новорождённого, потому, что это была девочка. Но так как при этом присутствовал наблюдатель-женщина, которую она знала, то включился запрет, и она признала своего младенца. Было найдено, что стратегии социального взаимодействия, ритуалы приветствия, дарения и принятия подарков, улаживания споров и успокоения, и им подобные, весьма переменчивы от культуры к культуре. Но при более близком рассмотрении однако оказывается, что они следуют некоторыми основными универсальными правилами. Давайте рассмотрим пример улаживания конфликта, как универсально наблюдающейся стратегии ведения конфликта. Наш пример взят из одного фильма, показывающего мальчика Яномами, играющего около столба. Перед этим у него был краткий контакт с другим мальчиком, старавшимся прогнать его. Он приближается к нему снова. Мальчик улыбается, явно с намерением успокоить, но эта стратегия терпит неудачу; мальчик наносит своему приятелю удар, и он теперь опускает взгляд, дуется, и отворачивает голову. Это поведение блокирует дальнейшую агрессию. Агрессор отворачивается, и не пристаёт к приятелю. Мы постоянно сталкивались с попытками атакованного блокировать агрессию улыбкой, отведением взгляда и надуванием щёк. Улыбка как средство успокоения в данном случае терпит неудачу потому, что эта стратегия может быть интерпретирована как покорность (по крайней мере - частично), так как она сочеталась с наклоном головы и отведением взгляда, отчётливым отворачиванием, серьёзной угрозой имеющимся узам, и это действительно очень эффективно, так как люди расценивают дружественные отношения в группе как очень важные, настолько, что они готовы защищать их от конкурентов ради привязанности к дружескому партнёру. Среди прочих, соперничество между братьями - универсальное явление. Действительно мы можем выживать лишь в сообществе, которое принимает нас. В былые времена, изгои имели немного шансов выжить. Действия оскорблённого могут быть очень разнообразны в различных культурах, и даже словесно. Однако "я не буду с тобой разговаривать" u "я с тобой больше не играю" - это очень широко распространённые словесные варианты. Они могут внешне выражаться чрезвычайно различно, но в принципе они всегда содержат именно это сообщение.
Дарение и принятие подарков - широко распространённые средства установления дружественной привязанности. О ритуальном обмене подарками имеется очень богатая антропологическая литература. Подарки служат установлению привязанностей посредством взаимных обязательств. Чтобы перемещение объектов работало как функция обмена подарками, должны быть соблюдены следующие универсальные правила. Прежде всего, дарящий должен быть признан как владелец передаваемого объекта. И норма обладания чем-то существует как универсалия. Приоритет обладания чем-то признают даже малыши. Если один ребёнок желает некий объект, которым обладает другой, то он не может просто взять его - этому бы возражали - но должен попросить об этом так, чтобы это не выглядело требованием, но лишь выражало его желание. Кроме того, если что-что предлагается, то это должно быть принято, или должны быть приведены оправдательные причины непринятия. Иначе отказ принятия будет воспринят как оскорбление. Наконец, от принимающего ожидается взаимность - по крайней мере дружелюбным подтверждением того, что принимающий благодарен, будь то жестами или устно.
Уже очень маленькие дети спонтанно дарят подарки для установления или укрепления дружественных отношений. Часто они дарят вкусные кусочки, и часто при этом приоткрывают свои рты, подобно тому, как их матери приоткрывают их при кормлении младенцев. Мы вернёмся к этому позже. Серия фотографий иллюстрируют основные правила дарения у маленьких детей различных культур. В первом случае, две девочки Яномами ели ягоды. Та, кто закончила раньше, попыталась взять несколько ягоды у другой, которая отодвигает их, и попытка взять не удаётся. Первая девочка немедленно признает ошибочность её поступка, и, протянув ладонь, ждёт теперь дарения ягод. И действительно, теперь другая девочка охотно делится с нею. И этого момента, судя по выражениям их лиц, они - хорошие друзья. Другой пример показывает двух детей Эйпо (Новая Гвинея), сидящих бок о бок. Мальчик слева ест кусок пирога. Его единоутробная сестра попыталась взять его, он реагирует отодвиганием. Наблюдающая это мать мальчика просит его поделиться с сестрой, разламывает его на две половины, и возвращает обе сыну, который охотно отдаёт одну своей единоутробной сестре. В этом примере интересно обратить внимание на то, что мать соблюдает норму владения, и не просто отдаёт одну половину сыну, а другую - его сестре, но предоставляет это сделать ему. Когда мы наблюдаем ритуалы дарения и принятия подарков, то одни и те же правила наблюдаются везде, а в примитивных обществах, типа Бушменов, подарки связывают людей в систему социальной взаимоподдержки [Wiessner, 1977]. Подарками обмениваются при встречах. В западных культурах, дни рождения и Рождество - события, когда обмен подарками обладает особенной важностью. Обмен подарками - это, безусловно универсальный способ установления и укрепления связей. Он однако также может стать культурно изощрённым методом конкуренции, вроде того, что имеет место в обычаях гостеприимства у индейцев Квакитул северо-западного побережья Северной Америки. У них вожди одних племён приглашают других с целью превзойти последних, и таким образом принизить их оказанием гостеприимства и дарения превосходящих подарков. Стратегия срабатывает, когда гость становится не в состоянии отплатить соответственно, Тогда он признаёт свое поражение, и подчиняется дарителю. Эта агрессивная стратегия может быть основана только на нашем филогенетически развитом предпочтении, ибо мы должны выглядеть взаимно-адекватными изначальному дарителю. Наш последний пример относится к паттернам приветствия на расстояния. Первая фотография показывает индейца Яномами, входящего в качестве приглашённого гостя в пригласившую деревню по случаю праздника. Он танцует в полном военном снаряжении с агрессивными жестами. Ситуация столкновения несёт в себе вызов, и люди склонны принимать за признаки слабости согласие подчиняться. Такую интерпретацию блокируют агрессивные жесты. Но при этом мы видим его маленького сына, танцующего с ним, и помахивающего зелёной пальмовой ветвью, и это - дружественный жест.
Однако может показаться, что это поведение типично лишь для культуры Яномами. И действительно, в большинстве других культур таких танцев не танцуют. Однако если мы наблюдаем государственный визит, мы наблюдаем почётный караул при оружии, в некоторых случаях даже приветствующую гостя салютом из пушек, что есть чёткая демонстрация военной мощи. В то же время, гость государства получает от детей цветы.